Кролик в лабиринте

– Не, сказал, воды!

Лакей засуетился, нашел на столе воду и налил в хрустальный стакан. Давид медленно сделал один глоток. Вода как вода. Но какой-то привкус Давиду все-таки померещился. «А если я здесь останусь навсегда? Кошмар! Человек ко всему привыкает. Хорошо, что Зубов, то есть, я – богатый. А если в крепость посадят? Они же варвары!»

Тут раздался какой-то шум, шелест чего-то непонятного и топот женских каблучков. В залу вбежала совсем юная девушка, лет семнадцати, в чем-то мерцающе-шелковом и розовом, видимо в пеньюаре, накинутом на атласный корсет, с роскошными распущенными волосами.

– Платоша, милый, вы куда так рано ушли? Я проснулась, а вас нет. Я испугалась. У вас дом-то такой непривычный. И девок моих нет. А ваши тупые…

Барышня села Давиду на колени и чмокнула его в лоб. Он ощутил ее вес и ошарашенно подумал: «Она настоящая!» От девушки пахло приторными духами. Они смешивались с ароматом юного тела. Из глубокого выреза корсета выскользнула одна грудь. На истлевшую плоть она была непохожа. Кузьмич мелкими шагами засеменил по каким-то хлопотам из залы.

– Ладно. Давай потом. Мне подумать надо.

Давид решил потянуть время. Барышня пошевелилась на его коленях, поправила корсет, но не встала. Погладила его волосы.

– Ну зачем вам думать? О чем? Мы едем сегодня на бал? Вы обещали…

– Знаешь, я сегодня как-то не хотел бы… Может, покушаешь? Наверное, все это очень вкусно…

– Платоша, родненький, вы меня узнаете? Что-то я не пойму. Вы обещали, что вывезете меня на бал к Салтыковым! Сколько ж можно меня прятать! Или вы уж передумали на мне жениться?

В это время в зал снова вошел лакей Кузьмич и согнулся в глубоком поклоне. Было видно, что он очень нервничает.

– Ваша светлость, покорнейше прошу вашей милости! Тут приехали-с. К вам хотят…

– Кто?

– Его светлость граф Пален. Говорит, что у него назначено с вами…

– Зови! Наташа, подождите меня у себя. Я к вам зайду!

Наташа посмотрела на него с немой мольбой, сложила губки в обиженный бантик, подобрала юбки и неторопливо, но очень грациозно, вышла из зала.

Раздались совсем другие шаги. Уверенные, мужские. В зал энергично вошел немолодой мужчина довольно высокого роста в прилизанном парике, с неприятным хитрым лицом, как у пушного зверька. Маленькие глаза блестели затаенным ехидством, но губы расплылись в радушной широкой улыбке. Было очевидно, что он сделал своим оружием умение располагать к себе окружающих. На мужчине был белый сюртук, весь увешенный роскошными орденскими звездами. «Какой неприятный тип! Я бы точно не взял его на работу, при любом опыте и с любым резюме!» – подумал Давид.

– Приветствую вас, милостивый государь!

– И вам добрый день! Присаживайтесь! Как раз накрыто.

– Князь, я не голоден и не страдаю чревоугодием. Сегодня нам надо встретиться у Панина. Надеюсь, вы не станете отлынивать, как прошлого дня? Надо готовиться к решительным действиям. Ваши удовольствия могут и подождать… При императрице-матушке в вас было больше дисциплины.

– Зачем нам Панин, простите?

– Девки и вино лишают вас разума. Нам надо обсудить план нашей кампании. А вдруг ОН что-нибудь предпримет? Я устал один сдерживать его подозрения. Вы же помните, сколько усилий я потратил, чтобы вернуть вас из ссылки? Надеюсь, что мой долг этим я вам уже отдал… А сколько сил я приложил, чтобы выбить у тирана почву из-под ног? Убрать подальше всех этих обожателей, преданных тирану и душой, и телом. Один Аракчеев чего стоил. Слава Богу, с императрицей пока потепление не намечается… Надо действовать, пока он один.

– Вы про Павла Петровича, что ли?

– Про тирана, милостивый государь. Он засел в своем замке с гвардейской охраной. Глуп, все ж таки. Я все устройство замка знаю лучше, чем свое имение. Да и цесаревич колеблется. Они стали чаще встречаться. А вдруг наступит потепление? Надо что-то с этим делать. Мы столько работали, чтобы ранее наследник Павел не сблизился с императрицей-матушкой. И ваша заслуга в этом есть. Теперь нельзя допустить восстановления доверия между отцом и сыном. Их монолитность – смерть нашему делу. Собирайтесь! Вы расхристанный и похожи на лакея. Парик-то где? Поедем в моей карете. Я вас и завезу после. Там будут все.

Давид крикнул:

– Кузьмич, сюда!

– Чего изволите, ваша светлость?

– Парик! Любой! И приведи меня в порядок!

Лакей принес смешной белый парик, наладил его на голову Давида. Отряхнул и застегнул его сюртук и принес сапоги. Давид с брезгливостью засунул в них ноги, но тут же подумал: «Стоп! Это ж тело Платона Зубова одевает собственные сапоги».

Возле входной двери Кузьмич набросил на плечи барина что-то вроде шинели с меховой подкладкой. На улице встретил еще морозный февральский воздух. Солнце уже зашло за тучи. Пален энергичной походной выбежал по лестнице из дворца. Давид оглянулся и осмотрел свой новый дом. «Неплохая избушка… Но я уже хочу домой»