Кролики и удавы. Созвездие Козлотура. Детство Чика

(В этом месте раздались бешеные аплодисменты Допущенных к Столу и Стремящихся быть Допущенными. По какой-то странной ошибке позднее во всех отчетах об этом собрании эти аплодисменты были названы «переходящими во всеобщую овацию». Возможно, так оно и было рассчитано, потому что Король в этом месте остановился, может быть, ожидая, что аплодисменты перейдут в овацию. Но аплодисменты, не переходя в овацию, замолкли, и Король продолжал говорить.)

– …И вот наш Глашатай с песней был послан на Нейтральную Тропу, где он должен был, как это, кстати, записано в нашем королевском журнале, пропеть в ритме марша текст на мелодию «Вариации на тему Бури»!

– Текст! Текст! – бешено закричали кролики из толпы.

Некоторые из них свистели в пустотелые дудки из свежего побега бамбука. Это считалось нарушением порядка ведения собрания и каралось штрафом, если королевская стража находила свистевшего. Но в том-то и дело, что стража обычно не находила свистевшего, потому что свистевший тут же съедал свой свисток, если к нему приближалась стража.

– Текст, собственно говоря, сочинил наш придворный Поэт, – сказал Король, озираясь, и, как бы случайно найдя его в числе Допущенных к Столу, кивнул ему. – Пусть он зачитает свой божественный ритм…

Поэт уже давно рыдал о судьбе Задумавшегося, проклиная в душе коварство Короля, который навязал ему написание этого стихотворения. Но ему надо было думать о своей судьбе, и он, продолжая всхлипывать по поводу гибели Задумавшегося, быстро сообразил, кстати, не без намека Короля, как выпутаться из этой истории.

Он вышел вперед и заявил:

– Текст, собственно говоря, условный… Он должен был прозвучать…

– Мы не знаем эти тонкости, – перебил его Король, – ты зачитай кроликам то, что ты написал.

– Пожалуйста, – сказал Поэт и с каким-то презрительным смущением задергал плечом. – Собственно говоря, я хотел предварить текст некоторыми пояснениями. Мне удалось найти своеобразный фонетический строй, который своей угнетающей бодростью давит на победную психику удавов, то есть я хотел сказать…

– Текст! Текст! Текст! – закричали кролики и засвистели в свои бамбуковые свистульки. – Не надо ничего объяснять…

– Я, собственно говоря, хотел предварить, – сказал Поэт и, еще раз дернув плечом, прочел:

Пам-пам, пим-пим, пам-пим-пам!
Ля-ля, ли-ли, ля-ля!
Пим-пам, пам-пам, пим-пим-пам!
Но буря все равно грядет!

Вот, собственно, что он должен был пропеть, разумеется, на мелодию «Вариации на тему Бури».

Поэт сел на свое место, поглядывая на небо в поисках случайного буревестника.

– Вариации вариациям рознь, – грозно подхватил Король его последние слова и, обратившись к Находчивому, спросил: – А ты что пел?

– Это же самое, – пропищал Находчивый, потрясенный предательством Короля и Поэта.

Как и всякий преданный предатель, он был потрясен грубостью того, как его предали. Он не мог понять, что грубость всякого предательства ощущает только сам преданный, а предатель ее не может ощутить, во всяком случае, с такой силой. Поэтому любой преданный предатель, вспоминая свои ощущения, когда он предавал, и сравнивая их со своими ощущениями, когда он предан, с полной искренностью думает: все-таки у меня это было не так низко.

Не успел потрясенный Находчивый пропищать свое оправдание, как сверху раздался голос мартышки.

– Неправда! – закричала она, свешиваясь с кокосовой пальмы. – Я все слышала, и моя дочка тоже!

– Мартышка все слышала! – закричали кролики. – Пусть мартышка все расскажет!

– Братцы-кролики, – кричала мартышка, глядя на воздетые морды кроликов, – друзья по огородам туземцев! Мы с дочкой сидели на грушевом дереве возле Нейтральной Тропы. Я ее обучала вертикальному прыжку… Я ей говорю, чтобы при вертикальном падении прочно захлестывался хвост…

– Не надо! На черта нам сдался твой вертикальный прыжок! – стали перебивать ее кролики. – Ты нам про дело говори!

– Хорошо, – несколько обидевшись, кивнула мартышка, – раз вы такие эгоисты, я это место пропущу… Так вот, обучаю я дочку… и вдруг слышу – по тропе идет Глашатай и поет такую песню:

Задумавшийся некто
На холмике сидит.
Пам-пам, пам-пам, пам-пам-па!
И Ля-ля-ля-чий Брод.
Но буря все равно грядет!

В толпе кроликов раздался страшный шум возмущения, свист, топание.

– Предатель! Предатель! – доносились отдельные выкрики. – Некто – это наш Задумавшийся!

– Я сразу же поняла, что он предает Задумавшегося! – закричала Мартышка. – И тогда же плюнула ему в лицо!

– Молодец, мартышка! – закричали кролики. – Смерть предателю!

– Так исказить мой текст! – воскликнул Поэт, в самом деле искренне возмущенный искажением своего текста.

Он дважды предатель, подумал Поэт, исказив мой текст, он предал меня, а потом уже предал Задумавшегося. Почувствовав себя преданным, он окончательно забыл о доле своей вины в предательстве Задумавшегося: какой он предатель, если он сам предан!