Кролиководство

— Знаю, — отвечает Банни, и ее ответ приносит передышку в разговоре, если это можно назвать разговором. Пустоту заполняет своим урчанием Джеффри. Для домашнего кота он урчит необычайно громко, словно какой-нибудь тигр, однако Джеффри — вовсе не тигр. Он больше напоминает игрушку на батарейках. Своим урчанием Джеффри греет Банни бедро, звуковые волны колеблются. Все его тело, включая хвост, вибрирует.

— Четыре часа — маловато для ночного сна, — говорит Альби. — Возможно, нам лучше остаться дома. Отдохни. Если тебе не особо хочется идти, я позвоню Джулиану. Ничего страшного.

— А сколько времени? — спрашивает Банни.

— Девять двадцать три. — Альби не замечает, что она уже задавала этот вопрос, когда на часах было девять двадцать одна, поскольку, словно с тех пор вовсе и не прошло двух минут, сам себя, пусть и не дословно, повторяет:

— Я бы с удовольствием остался дома.

И это правда. Для него канун Нового года — не бог весть какое событие. Тем, кто знает про тот давний случай с переключением показаний одометра, может показаться, что это равнодушное отношение к данному событию ему несвойственно. Когда Альби был еще маленьким, они ехали на нечасто используемом отцовском «вольво» в Фар Рокауэй. Альби сидел на пассажирском месте, и тут показания одометра переключились с 9999 миль на 10 000, и Альби чуть не умер от восторга. Отцу пришлось остановиться на обочине, чтобы дать Альби «подышать» в бумажный пакет. А вот переключение с одного года на другой ничего даже отдаленно похожего в нем не вызывает. С другой стороны, не испытывает Альби и того расстройства, которое испытывает по поводу Нового года его жена.

После Нового года самым ненавистным для Банни праздником является День благодарения. Прежде она ненавидела и Рождество, но после их свадьбы это изменилось. Хотя Альби еврей, они празднуют Рождество, пусть и на свой, нерелигиозный, немного безумный манер: тут и подарки, и оладьи, и «Санта, детка»[5], и старые японские ужастики. Однако единственный праздник, к которому Банни, как она всегда утверждает, испытывает хоть какие-то по-настоящему теплые чувства, — День древонасаждения, потому что у него есть цель, имеющая собственную ценность. Кроме того, он не связан с традициями и не отягощен воспоминаниями. Да он на самом деле и не празднуется.

В прошлом году в канун Нового года она сказала ему:

— Знаешь, я бы, пожалуй, осталась дома и выпила отбеливателя.

Но то было в прошлом году. В этом она ничего подобного не скажет. В этом году позволить себе кайф пошутить или удовольствие от гиперболы чревато быть пойманной на слове. И все же, зная, что будет испытывать лишь отчаяние и сожаление, Банни встречает каждый Новый год согласно принятому заранее плану праздничных мероприятий. Планы на сегодняшний вечер — такие же, как планы в прошлом году, а также в 2006, 2005 и 2004-м: неприятный (непонятно чем, но неприятный) ужин с Труди, Эллиотом, Джулианом и Лидией, потом — продолжение вечеринки в квартире у Фрэнкенхоффов, у которых они будут наблюдать за тем, как спускается шар[6] (худшая часть ночи).

Они часто ужинают с друзьями в ресторанах, но от этого не легче. Во-первых, вопрос «когда?». Все их друзья — занятые люди, в рабочих графиках которых и без того множество ужинов. Всякий раз приходится тратить массу времени на взаимные согласования, прежде чем удается выделить вечер, когда все свободны от уже принятых приглашений и прочих обязательств. И во-вторых, «где?». Вопрос, где состоится ужин, по важности не уступает вопросу жизни и смерти, так как в следующий раз их предыдущий совместный ужин станет одной из основных тем для разговора. Сам ужин, то бишь еда, окажется изысканным либо перехваленным, винная карта — превосходной либо недостаточно разнообразной, зато беседа — неизменно умной, теплой и восхитительной, да и что в этом плохого?

И тем не менее. Как-то раз около года назад они ужинали с Натаном и Филипом. Они оба питают самые нежные чувства к Натану и Филипу, а вот ресторан им крайне не понравился. Назывался тот ресторан «Птичий двор», поскольку все меню было основано на свежеубитой птице. Птицу, которой угощался Филип, подали вместе с ногами и головой, да еще и с клювом. По пути домой Банни возмущалась:

— И он этот долбаный клюв ел!

Даже Альби, который работает зоологом в Музее естественной истории и которого поэтому трудно удивить мертвыми птицами с прекрасно сохранившимися внутренностями, вынужден был признать:

— Пожалуй, это перебор.

После этого они до самого дома не проронили ни слова. Вешая пальто, Банни сказала:

— Если я окажусь на очередном восхитительном ужине с восхитительными людьми за восхитительной беседой, я заору и буду орать и орать, пока не подохну.

Альби сел на край кровати, чтобы снять туфли.

— А что плохого в прекрасном ужине с прекрасными людьми?

На это у нее либо не было объяснения, либо оно было, но она не могла его сформулировать. Она ответила растерянно:

— На восхитительном. Я сказала «на восхитительном». Не «на прекрасном». На восхитительном.

— А в чем, — спросил Альби, — собственно, разница?