Читаем Кролиководство полностью

Сейчас Банни важно знать: «Ты не подскажешь, что это за животное? Ну это, которое сворачивается клубком?», вопрос, кажущийся неуместным, если не быть посвященным в ее душевное состояние. Тут же, как по команде, Джеффри спрыгивает с дивана и делает то, что положено коту: описывает три узких круга против часовой стрелки, как будто участвует в ритуале развода друидской пары, затем успокаивается и сворачивается клубком. Банни мотает головой. «Да не это, я имею в виду — в качестве механизма защиты. От хищников», — зачем-то добавляет она. Ее попытки вспомнить то, что она наверняка знает, похожи на мигание плохо вкрученной в патрон лампочки и не приносят ей ничего, кроме непонятного образа, разбивающегося на частицы пыли, прежде чем принять какую-то форму. Банни не сомневается, что такое животное существует, но не может определить, как оно называется и на кого похоже, лишь абсолютно уверена, что у него имеется хвост.

Периодические кратковременные провалы памяти симптоматичны для ее болезни: факты и даты ускользают от нее. Она часто теряет нить, по которой можно довести мысль до конца, и слова, не все, но очень нужные, исчезают, как во вспышке исчезает где-то на океанском дне рыба-фонарь. Банни приходит к выводу, что способна описать отдельную сценку, но та соединительная ткань, которая необходима для полноценного рассказа, превращается в пробел, в пустые строки на странице.

Ее болезнь. Банни не знает, как еще охарактеризовать, сформулировать то, что с ней что-то не так. Не то, что не так в целом, а лишь в части, касающейся ее личности. То, что в целом, она знает, как сформулировать. Словно строчку, заученную для спектакля, Банни часто повторяет: «Вообще-то я — не человек, а головная боль, а кому она может быть приятна?» И это правда. Про Банни трудно сказать, что она «приятная», но ее можно любить.

Хотя в комнате не холодно, Банни натягивает одеяло до подбородка. Это одеяло (из зеленой шерсти цвета ветвей адирондакской сосны, с грубой текстурой, как у власяницы) ассоциируется у нее с девочками-скаутами. Сама Банни никогда не была ни скаутом, ни членом организации «Девочки у костра»[8], ни членом какой-либо другой фашистской или неофашистской организации, требующей носить униформу с перевязью для медалей, лент и значков. Недостаток собственного опыта, впрочем, не играет роли в формировании у нее железобетонных представлений, в частности, что девочки-скауты, будучи социально регламентированной молодежной группировкой, податливой к тоталитарной идеологической обработке, проводят выходные, расхаживая строевым шагом по горным тропам. Но даже для Банни связывать маленьких девочек в коричневых платьицах с коричневорубашечниками казалось преувеличением; впрочем, это никогда не мешало ей отмечать, просто отмечать, что коричневый — своеобразный выбор цвета униформы, предназначенной для маленьких девочек, поскольку, если уж говорить о детских вкусах, существует ведь причина, по которой не производят коричневых воздушных шаров.

Подобные высказывания характерны для ее личностных проблем. Однако неприятная эксцентричность не имеет никакого отношения к нынешней фазе болезни Банни. И хотя сама Банни не решается описывать свое состояние именно этими словами, она страдает от депрессии. Применительно к себе самой глагол «страдать», из-за присущей ему театральности, она употреблять стесняется. В этом контексте глагол «страдать», по ее мнению, отдавал бы мелодрамой и самовосхвалением и, кроме того, характеризовал бы ее как человека эмпатически неразвитого, если настоящим страданием считать только голодную смерть, рак кишечника четвертой стадии или ситуацию, когда детенышу макаки-резуса вместо матери суют в объятия проволочную одежную вешалку. Говорить о себе, что она «страдает», означало бы для нее, что она, ко всему прочему, еще и сволочь. На фоне всего, что может дурного приключиться с сознанием, всех этих галлюцинаций, описываемых Оливером Саксом[9], типа того как жена принимает своего мужа за пару рукавиц, депрессия, даже если это большое депрессивное расстройство, не вызывает почти никакой иной реакции кроме зевка или закатывания глаз. Получается, что с Банни все в порядке, ну разве что она слишком склонна себя жалеть. Но если с Банни в принципе все в порядке, то что же с ней не так?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза