Кролиководство

Идея для сюжета: опишите пейзаж

(не более 300 слов)

Представьте это себе таким образом: вы ведете машину по узкой и пустынной горной дороге. По узкой и пустынной горной дороге, извивающейся, как серпантин. Где-то внизу — кроны деревьев. Неважно, какой машиной вы управляете, но она точно не новая. Старая машина, паршивая развалюха. Небо темнеет, но не из-за приближения ночи. Сейчас между двумя и тремя часами дня. Небо темнеет из-за того, что на нем собираются грозовые тучи, и оно становится все темнее. На капот вашей развалюхи шлепается дождевая капля. Потом еще одна, потом еще и еще. Вы включаете дворники на лобовом стекле, а они не включаются. Выключаете и включаете их снова, но все без толку. Дворники не работают. Они сломались. Дождь уже не падает каплями. Он льет сплошным потоком, расплющивающимся об окна машины, будто кто-то сверху опорожняет полные ведра воды. Встать негде. Долбаной дороги вы не видите. Переводите рычаг в парковочное положение и выключаете зажигание. Сидите в машине и смотрите, как дождь омывает стекла. Смотрите на окружающий пейзаж, на мир, такой расплывчатый; слушаете, как дождь барабанит по крыше машины, и думаете:

«У людей неприятных точно так же, как у приятных, есть чувства».

Заключение (как вариант)

Когда Банни просыпается в послеоперационной палате, Сондра уже здесь, стоит, склонившись над каталкой. Банни видит Сондру как будто сквозь стену проливного дождя: башенка из расплывчатых, переливающихся «О»; непроницаемая масса без четких очертаний.

За все годы работы Сондры медсестрой на ЭСТ ни один пациент не просыпался у нее таким вот образом. Еще более обескураживает ее то, что слезы из глаз Банни потекли обильным ручьем задолго до того, как стало ослабевать действие анестезии, но еще страшнее — это каменное, какое-то плоское выражение Банниного лица и беззвучность ее рыдания — как будто из вскрытой артерии бьет бесшумным фонтаном кровь.

Позднее Сондра поделится этой информацией с доктором Тилденом, но лишь по причине абсолютного уважения к нему как к квалифицированному практикующему врачу, а еще в силу того, что чувство профессиональной ответственности в ней чрезвычайно развито. Потому что, если по правде, во время разговора с доктором Тилденом испытываешь то же чувство, что испытывает человек, застрявший в лифте, когда у него уже началась паника, но дыхание еще не участилось. Хотя Сондра понимает, что виноват тут синдром Аспергера, при общении с доктором ее бьет нервная дрожь.

Теперь, когда Банни в сознании и может говорить, Сондра придвигает стул поближе к каталке. Она устраивается на нем с таким видом, будто в обозримом будущем вставать с него не собирается.

— Может, хотите со мной поговорить? — спрашивает Сондра.

Банни хочет ответить «нет», но боится, что если откроет рот, чтобы заговорить, то вместо слов из него выблюется темная, серо-черная масса, типа мокрых комочков непереваренного меха, зубов и косточек какого-то грызуна, которым полакомилась амбарная сова. Ей представляется, что внутри у нее ничего нет, только эти остатки. Она мотает головой.

Альби (а кто же еще?) рассказывал ей про непереваренные комочки пищи из совиной трапезы, и он же описывал амбарную сову как некое существо, похожее на привидение. Банни ни разу в жизни не видела амбарных сов, но чувствует, что она сама привидение.

— Голова не кружится? Не тошнит? — вопрошает Сондра. — Это нормально — испытывать головокружение или подташнивание при выходе из анестезии, — поясняет она.

Банни вновь мотает головой.

— Вы точно не хотите поговорить? — Сондра делает еще одну попытку. — Вам, возможно, станет лучше, если вы поговорите.

Банни переворачивается на другой бок. Лежит спиной к Сондре; та сидит на стуле возле каталки до тех пор, пока Баннины рыдания не прекращаются.

Бессловесность