Кроманьонец

Утром она хотела поговорить с ними, но обнаружилось, что их товарищ ночью умер. Охотники были злы, и Утаре решила повременить с разговорами. А когда они пришли к озеру и первым делом приступили к расчленению павшего в бою соплеменника, вести с ними разговоры желание пропало. Она ждала пока представиться возможность незаметно убежать. А когда она услышала крики и шум битвы, увидела рядом волчицу и решилась на побег…

Быстро темнело. Вдали, за деревьями мерцал огонек костра. Из глубины оврага тянуло влажным, пахучим холодком. Не сговариваясь, мы встали и пошли к соплеменникам. Их костер догорал, а достаточного на всю ночь запаса хвороста рядом я не увидел. Горцы спали, а Мушу было все равно. Он сидел у ствола небольшой осины в метрах десяти от огня и о чем-то думал.

— Вставайте лежебоки! — закричал я и в шутку, не сильно пнул Уро в бок.

Тот вскочил, как ошпаренный, набычился, но увидев улыбку на моем лице, тут же остыл.

— Ночь впереди. Идем ломать ветки, — крикнул я и личным примером поддержал призыв, обломив засохшее деревце.

Все рассыпались по роще, ломая для костра нижние сухие сучья осин. Лес огласился треском, говором и смехом. Смеялись в основном Утаре и Муш. Любимая как-то смогла поднять парню настроение, сразу же составив ему компанию.

Я подбросил в костерок большую ветку и с умиротворением смотрел, как огонь запрыгал по трещавшим сучьям, освещая кусты и нижние ветви ближайших деревьев, между их вершинами синело темное звездное небо, с костра вместе с дымом срывались искры и гасли далеко вверху.

Мы долго сидели у огня. Под пеплом бегали огненные змейки, а я рассказывал о том, как вижу нашу жизнь «завтра». Пообещал горцам, что скоро, очень скоро, как только вернется Той, пойти с ними в горы.

Спали мы не долго. Проснулись от холода, едва забрезжил рассвет. Лес утонул в белом тумане, грудь теснило сыростью, тяжело было дышать. Мы пошли, рассекая туман, стараясь держаться оврага. Помниться он должен был выйти прямо к опушке, чуть выше нашего поселка.

Тишина вокруг стояла мертвая и вдруг, где-то неподалеку, робко, неуверенно зазвенел жаворонок. Его трель слабо оборвалась в сыром воздухе, и опять все смолкло, и стало еще тише. То ли от страха, витавшего в тумане, то ли от бодрящего холода мы побежали…

Остановились мы только у опушки. Мокрые от пота, усталые и довольные, что скоро окажемся дома. Солнце стояло высоко, роса давно высохла, небо было синим и горячим, ветер слабо дул с гор, освежая разгоряченные лица. Среди ореховых и терновых кустов опушки еще пахло влажным запахом дуба и прелых листьев, на лужке мы почувствовали томящий зной и услышали жужжание насекомых. Шли уже не спеша, пока навстречу нам не побежали от поселка женщины.

Я совершенно не удивился, когда увидел среди них Лило. Она бросилась мне на шею, тычась губами в нос, щеки и мои губы. Я искал глазами Утаре, беспокоясь, что любимой не понравится столь теплый прием девчонки, но она уже бежала к горянкам, сдержанно толпившимся у сенника. Конечно, она соскучилась по подругам…

Лило почувствовала мою тревогу, вспыхнула, отстранившись и оглядела меня быстрым, робким взглядом. Наверное, все поняла и резко развернувшись, побрела к реке. «Так будет лучше!» — подумалось, и тут же я попал в крепкие объятия Тиба и Тина, потом других женщин из Рыб. Только женщины Лосей не спешили выразить свою радость. Их волновала судьба мужчин. Тиби, дождавшись, когда соплеменницы перестали меня тискать, взяла за руку и, заглядывая в глаза, спросила:

— Они живы?

Я понял, что вопрос относится к мужчинам, уплывших с Тоем, и кивнул. Из глаз женщин, уже и Рыб тут же исчезла тревога, а у меня, напротив, вдруг заколотилось сердце в странном, смутном предчувствии беды…

Глава 30

Вся моя жизнь там, в будущем, была полна тем, что врачи называют стрессом. До встречи с женщиной-врачом, ее звали Оленька, я искренне считал, что пережил несколько микроинфарктов. Сердце мое частенько сжималось от печали, испытывал я и странное давление в груди, когда расстраивался, переживал…

Оленька вышла замуж за моего старого друга, когда ему стукнуло сорок пять, и как-то сразу стала вхожа в нашу семью. Помню, как праздновали семьями Первое мая и под вечер вышли мы с Оленькой на балкон. Недавно был дождь, во влажном дворике стояла тишина, и крепко пахло душистым тополем.

Она была необычным врачом. Много знала о человеческом теле и прекрасно ориентировалась в «фармакологических джунглях», но не раз говорила, что организм человека способен к самоизлечению, а пациент и доктор должны всего лишь создать для этого условия. Хоть и моложе нас она была лет на пятнадцать, но я все не мог избавиться от странной робости, сковывающей в ее присутствии и желания поговорить о здоровье (собственном, конечно) или болезнях. Тогда она накрыла своей ладошкой мою руку и спросила:

— Игорь Андреевич, ну что снова случилось? Беспокоит что-то?

Как ей удавалось почувствовать мои тревоги?!