Мы долго сидели у огня. Под пеплом бегали огненные змейки, а я рассказывал о том, как вижу нашу жизнь «завтра». Пообещал горцам, что скоро, очень скоро, как только вернётся Той, пойти с ними в горы.
Спали мы недолго. Проснулись от холода, едва забрезжил рассвет. Лес утонул в белом тумане, грудь теснило сыростью, тяжело было дышать. Мы пошли, рассекая туман, стараясь держаться оврага. Помнится, он должен был выйти прямо к опушке, чуть выше нашего посёлка.
Тишина вокруг стояла мёртвая, и вдруг где-то неподалёку робко, неуверенно зазвенел жаворонок. Его трель слабо оборвалась в сыром воздухе, и опять всё смолкло, и стало ещё тише. И то ли от страха, витавшего в тумане, то ли от бодрящего холода мы побежали…
Остановились мы только у опушки. Мокрые от пота, усталые и довольные, что скоро окажемся дома. Солнце стояло уже высоко, роса давно высохла, небо было синим и горячим, с гор слабо дул ветер, освежая разгорячённые лица. Среди ореховых и терновых кустов опушки ещё пахло влажным запахом дуба и прелых листьев, на лужке мы почувствовали томящий зной и услышали жужжание насекомых. Шли уже не спеша.
И тут навстречу нам от посёлка побежали женщины. Я совершенно не удивился, когда увидел среди них Лило. Она бросилась мне на шею, тычась губами в нос, щёки и губы. Я искал глазами Утаре, беспокоясь, что любимой не понравится столь тёплый приём девчонки, но она уже бежала к горянкам, сдержанно толпившимся у сенника. Конечно, она соскучилась по подругам…
Лило почувствовала мою тревогу, вспыхнула, отстранившись, и оглядела меня быстрым робким взглядом. Наверное, всё поняла и, резко развернувшись, побрела к реке. «Так будет лучше!» – подумалось, и тут же я попал в крепкие объятия Тиба и Тина, потом других женщин из Рыб. Только женщины Лосей не спешили выразить свою радость. Их волновала судьба мужчин. Тиби, дождавшись, когда соплеменницы перестали меня тискать, взяла за руку и, заглядывая в глаза, спросила:
– Они живы?
Я понял, что вопрос относится к мужчинам, уплывшим с Тоем, и кивнул. Из глаз женщин, уже и Рыб, тут же исчезла тревога, а у меня, напротив, вдруг заколотилось сердце в странном, смутном предчувствии беды…
Вся моя жизнь там, в будущем, была полна тем, что врачи называют стрессом. До встречи с женщиной-врачом, которую звали Оленька, я искренне считал, что пережил несколько микроинфарктов. Сердце моё частенько сжималось от печали, испытывал я и странное давление в груди, когда расстраивался, переживал…
Оленька вышла замуж за моего старого друга, когда ему стукнуло сорок пять, и как-то сразу стала вхожа в нашу семью. Помню, как праздновали семьями Первое мая, и под вечер вышли мы с Оленькой на балкон. Недавно был дождь, во влажном дворике стояла тишина, и крепко пахло душистым тополем.
Она была необычным врачом. Много знала о человеческом теле и прекрасно ориентировалась в «фармакологических джунглях», но не раз говорила, что организм человека способен к самоизлечению, а пациент и доктор должны всего лишь создать для этого условия. Хотя она была и моложе нас лет на пятнадцать, но я всё не мог избавиться от странной робости, сковывающей в её присутствии, и желания поговорить о здоровье (собственном, конечно) или болезнях. Тогда она накрыла своей ладошкой мою руку и спросила:
– Игорь Андреевич, ну что снова случилось? Беспокоит что-то?
Как ей удавалось чувствовать мои тревоги?!
– Знаешь, Оленька, подумываю сердечко проверить. – Я рефлексивно стал потирать грудь, а Оленька, сразу будто повзрослев лет на десять, строго потребовала:
– Рассказывайте!
– Всё время будто надышаться не могу. Как-то воздуха мне не хватает, – пожаловался я и тут же смутился.
Оленька улыбалась.
– С сердцем у вас, Игорь Андреевич, всё в порядке, а вот нервничать вам действительно по всяким пустякам не стоит.
Я хотел было возмутиться: да как же так! Тяжело мне дышится! А она, всё так же улыбаясь, пояснила:
– Сердце, Игорь Андреевич, болит быстро! Долго оно не болит…
Третий день соплеменники заняты строительством, а я не могу им ничем помочь: давит в груди, голова кружится, чувствую странную усталость, но благодаря Оленьке из прошлой жизни знаю, что не болезнь сердца тому причина. А что? Почему мне так нехорошо? Не знаю…
Сидел на берегу, глину для очагов замешивал, поэтому первым и увидел лодочный караван, медленно плывущий по реке. «Чужаки?!» От этой мысли я вскочил на ноги. Голова закружилась, в ушах появился шум, в коленях ощутил слабость, а перед глазами поплыли белые мухи.
Лодок было пять, и кто-то на первой мне махал рукой. Права была Оленька – нервничать мне и в этой жизни не стоит. Я помахал в ответ и, оглянувшись и увидев Тиба, идущую с охапкой ивовых прутьев к реке, крикнул:
– Той возвращается!
Женщина, едва взглянув на движущийся караван, бросила поклажу и побежала к соплеменникам поделиться этой долгожданной вестью. Лодки ещё плыли, а встречать их на берегу собрались почти все жители посёлка.