Кроме пейзажа. Американские рассказы

— Зачем ты это сделала? Ты же католичка!

— Я посоветовалась, — успокоила его Сандра, поднимаясь и натягивая лифчик на упругую грудь, между смуглыми полушариями которой поблескивал золотой крестик. — Мой священник так и сказал: если ты стремишься к церковному браку, то одну макумбу Бог тебе простит! И хватит обманывать людей! Живи честно!

— Какая честная жизнь! — заорал Шурик. — Ты же первая пошлешь меня в болото, если у меня не будет денег!

— Нам много не надо! — очевидно, Майбида приготовилась к этому разговору. — Мне в этой жизни не хватает двух вещей. Колечка вот здесь вот, — она показала ему безымянный палец, — и детей вот здесь! — она похлопала себя по животу.

— У меня такое впечатление, что я не в Рио-де-Жанейро, а в Орехове-Зуеве, — сказал Шурик.

— Что?

— Ничего, до свидания!

Когда она попыталась вырвать чемодан, который он набивал своими вещами, Шурик сгреб ее в охапку и, вынеся во двор, швырнул в бассейн. Сердце его неприятно екнуло, когда, падая в воду, она ударилась рукой о мраморный бортик. Но было поздно — чтобы жалеть ее, надо было остаться.

Ушел Шурик недалеко — к барменше из бильярдной «Нитрой» Беате Мазовецкой. Она только что похоронила мужа и снова была кобетой на выданье. Потеряв работу на стройке, ее ревнивый Вацек днем сидел на крыльце, а ночью колотил вернувшуюся с работы жену. Однажды Беата, по горло сытая еженощными побоями, переночевала на бильярдном столе. Когда она вернулась домой, Вацек висел в гостиной на вентиляторе. Полька перекрестилась и стала подыскивать самоубийце замену.

К Беате, встречавшей Шурика призывными взглядами всякий раз, когда он появлялся в ее заведении, он вошел как к себе домой.

— Коханый! Зачекалася! — захлопотала Беата, которая от свалившегося на нее счастья не знала, куда раньше бежать — то ли накрывать стол, то ли стелить постель.

Шурик не хотел ни еды, ни любви. Он хотел забыться. К ночи дюжина стопок «Люксусовой» кое-как примирили его с новой действительностью, и он стал прикидывать на глаз габариты пани Мазовецкой, которая воодушевленно готовилась поступить под его командование. Но ее планам не суждено было сбыться — в окно постучали. И крепко постучали, да так, что сердце остановилось от неожиданности. Через минуту дом наполнился дикими воплями Беаты: «Вацек! Вацек!»

Шурик выглянул в окно и увидел там восставшего из могильного праха Вацека с обрезком железной трубы в руке.

— Беата, — позвал Шурик хозяйку. — Ты не волнуйся, это мне моя подруга макумбу пристраивает. Это не твой Вацек. Это только кажется.

— То ты хочешь казать, что я много выпила? — от ужаса Беата стучала зубами.

Он насилу уговорил польку лечь, но Вацеку это не понравилось, и он снова трахнул по ставне трубой. В конечном итоге Шурику пришлось ночевать в кресле, которое не перестававшая причитать Беата: «Давно пора було домой в Полонью въехать с той сратой Бразилии!» — выставила ему в кухню.

Наутро Шурик взял так и не распакованный чемодан и, не прощаясь с хозяйкой — что толку? — вышел на улицу. Улица, он это хорошо помнил, была совершенно пустынна, но как только он ступил с тротуара на мостовую, из воздуха просто за секунду-другую соткался велоразвозчик пиццы с цинковой коробкой над передним колесом. Еще Шурик запомнил: у развозчика была широчайшая беззубая улыба и черные очки газосварщика. Удар от столкновения был такой силы, что его отбросило назад к парадной, из которой он только что вышел. Очнулся он в больничной палате. Левая нога была в гипсе. Ночью в окно постучали. Самоубийца, которого, видимо, не радовала возложенная на него миссия, сказал через стекло:

— Шурик, твоя Сандра не дает мне покоя. Она говорит, что желает тебя видеть.

Вацек стоял на телевизионном кабеле, который тянулся к фонарному столбу, балансируя знакомой трубой как шестом.

— А до Беаточки моей не ходи. Лады?

После выписки Шурик не поехал ни к Майбиде, ни к Беате. Прямым ходом он махнул в аэропорт, и уже на следующее утро мама кормила его домашними котлетами.

Майбида позвонила к обеду. Шурик включил на телефонном аппарате спикер и подавленно слушал, как его разъяренная подруга клялась всем своим сатанинским пантеоном устроить семейству Пастернаков черную жизнь. Мать Шурика с методичностью заводной куклы повторяла в трубку: «Алекс ноу хоум. Сорри. Алекс ноу хоум!»