Кроме политики

Краем уха Сидорин разобрал, как на радио обещали песню о Джоне Кенни, который то ли в казнён, то ли в Тауэре. Ария закончилась протяжными словами «Живу чучмеком, боль свою затая. Всегда быть зэком — судьба моя». Но незваный агитатор перешёл к темам не сослагательных, а, наоборот, ещё не наступивших времён.

— Современники Сидорина-Терминатора поведали, как в начале следующего столетия народонаселение опасалось будущего. Я вам говорил, что в планшете хранится программулька для связи с двадцать вторым веком. Слушаем песню на тему грядущих опасений.

Страшное время, бедная Moscow
Стала для жизни совсем ерундовской…
Кварком, туманом… дымом бозонным…
Дышит теперь человек.
Ужасный-ужасный…
Кошмарный-кошмарный…
Безумный-безумный…
Twenty second’ый век…
Ужасный-ужасный…
Кошмарный-кошмарный…
Безумный-безумный…
Twenty second’ый век…
Грохот и скрежет, звон и гуденье,
Отдан Скайнету весь мир на съеденье…
Как в виртуале жить от рожденья
Будет теперь человек…
Ужасный-ужасный…
Кошмарный-кошмарный…
Безумный-безумный…
Twenty second’ый век…
Ужасный-ужасный…
Кошмарный-кошмарный…
Безумный-безумный…
Twenty second’ый век…
Робомобили… робомобили…
Улицы Moscow заполонили…
Эти убийцы уже расчленили
В мире семьсот человек…
Ужасный-ужасный…
Кошмарный-кошмарный…
Безумный-безумный…
Twenty second’ый век…
Ужасный-ужасный…
Кошмарный-кошмарный…
Безумный-безумный…
Twenty second’ый век…

— Глупо как-то, — без робости возразила Варя. — Что фильм для будущего совсем старый, это полбеды. Фильм какой-то дурацкий. Могли же лучше снять. Не думаю, что через восемьдесят лет им кто-нибудь вдохновится, как будто ничего своего нет. Фальшивка, однако.

— Что за девицы шибко умные у нас завелись, — пробормотал «Хамский».

В голове Юрия возникло помутнение. Лучше выйти на свежий воздух. Едва замученный доктор вышел на крыльцо, странная сестра крикнула из окна:

— Крупскую в творчество приплетаешь? Твои мысли никому не нужны, только твоим крысам.

С обеих сторон крыльца из подъездов никто не выходил. Прошла минута. Слегка отдохнувший Юрий глянул прямо и обнаружил неожиданное соседство.

На скамейке сидел мужичок, которого Юрий встречал неподалёку от гетто (знакомое лицо, ведь это он разговаривал с будущим гостем). Судя по костюму и котелку, перед ним был один из уроженцев Царской Земли, которые понаехали в основном не в Москву. Юрий мысленно поставил себя на место жителя Златоглавой, взглянувшего невинными глазами на Останкино и Москву-Сити.

На вид ему было лет тридцать. Из-под заломленного котелка выглядывал прямой пробор рыжеватого оттенка, тонкие усики шевелились на скуластом лице, а узкие глаза выглядели весёлыми.

— Не славная ли сейчас погода, господа хорошие?

Юрий заметил, что царский подданный слегка картавит. Может, всего лишь казалось, да и какая разница.

— Весенней слякоти больше нет. — Юрий оглядел окрестности дома.

— Заметьте, господа, я о том и рассудил.

Кто его знает, стоит ли доверять очередному встречному. Попробуем.

— Вы кто, сударь? Можно с вами познакомиться?

— Кондратий Александрович Ивáнов, помощник присяжного поверенного. Бывал в нескольких поволжских городах. В своём деле я серединка на половинку.

— В картишки не желаете? Смотря, во что умеете.

— Виноват, картам не обучен. Я больше в шахматы игрец.

Новый сослагательный знакомец казался Юрию вполне приличным. Разве что не покидало ощущение, что господина Иванова он где-то видел, причём сильно раньше всего того обнаружения Другой Земли. Ложную память никто не отменял.

— Кого я вижу, — Варя с внезапной улыбкой выглянула из окна. — Ваше лицо как у Камбербэтча.

Иванов поднял голову.

— С Камбербэтчем я незнаком, обсуждать его не намерен. Извините, если был дерзок.

У самого Юрия сложилось другое впечатление: у Иванова было подвижное лицо, смена выражения обгоняла черты. Такое с трудом запомнишь.

В какую сторону повернётся знакомство, когда дома творится незнамо что? Рано или поздно Юрий вернётся в квартиру. Извечный вопрос: что делать?

Рассказывает «Иванов»