Кромешник. Книга 2

– …исключительно до войны, говорит, такие наколки и делали. Только не понял – про медведя они речь вели или про звезды на ключицах…

– Какого медведя? – Лысый попытался пошире раздернуть веки на глазах, но ему это плохо удавалось – наплывала улыбка и вновь растягивала их в щелочки, под стать узким глазкам Желтка.

– Ну, такой – со здоровенными клыками – медведь, ну – морда медвежья на лопатке. Фаны их носили, мол, впрочем не помню. Однако, коллеги, столь полной релаксации от жалкого омнопонишки давнехонько я не испытывал…

– Подмолодился – вот и кайф. Так не фаны, – Ваны, может?

– М-м, по всей видимости… определенно – да! Отчетливо вспоминаю, просто вижу и слышу, как наяву… Да, Ваны… О них говорили…

Желтый нагрузился по ватерлинию и теперь грезил с полузакрытыми веками, пуская слюни прямо на половицу. Лысый соображал четко, омнопон бодрил его привычный к этому делу мозг, хотя Лысого нельзя было назвать в полном смысле наркоманом: удивительный его организм позволял почти без ломок выходить на "сухой паек", когда наркоты не было, и кайфовать, когда она появлялась. Печенка, впрочем, уже крепко пошаливала… Вот и сейчас Лысый радостно выслушивал фантастические откровения лепилы Томптона, понимал, что надо продолжать спрашивать, и знал о чем, а осмысление оставил на утро, на скучную голову.

– А кликуху евонную называли?

– Нет, только "он" да "ему". Татуировщика называли, потешно так: Суббота, говорят, – Томптон счастливо рассмеялся, – Буонарроти от накожной живописи этот Субботи-Буонарроти.

– Бу… Кто?

– В позднем средневековье гений такой был, художник и скульптор. Вот они его с ним и сравнили…

– Субботу?

– Именно… – Томптон еще отвечал на вопросы, рассказывал, что мужик до дистрофии чуть не дошел, но не умер и разума не потерял, что все время вокруг него непонятные люди, никого к нему не подпускают, а еще сплетничают, что он много лет за Хозяином был, но только никто его не видел, потому что он сидел в подвале президентского дворца на цепи и потом сбежал оттуда…

"Язычок" от Лысого со всей добытой информацией ушел на ближайшую восемнадцатую спецзону с первым же подлеченным. Урки ржавой пробы с сомнением приняли послание (не кумовские ли штучки?), весть о странном урке из "Пентагона" уже не раз долетала до южных и восточных зон, обрастая по пути самыми невероятными слухами, но факт оставался фактом: некто с авторитетными портачками не вылазит из карцера за несогласие с местными гадскими порядками, приговорен гангстерами и трамбуется администрацией. Изолирован ото всех и никому не известен. "Язычки" из восемнадцатой брызнули дальше, охватывая окрестные зоны, однако до Кондора-городка, что в ста километрах от Картагена, где опять ждал суда и добавочного срока неугомонный Дельфинчик, информация пока не докатилась.

– Стив, а Стив? Слышишь меня?

Гек сделал вид, что проснулся:

– Красный, ты, бродяга? Здорово. Выглядишь хорошо. А говорили, что тебя чуть ли не того… Молодчик, порадовал меня… Ну, рассказывай…

– Успею рассказать, у меня все тип-топ, здесь покуда тормознулся, лекпомом. Я тебе на подогрев принес – мяса, варенья… Ешь, а то совсем доходной стал…

– Успею съесть, как ты говоришь. Не тарахти. Чего я тебя раньше-то не видел?

– Так тебя эти пасли, с понтом дела сестры и братья христовы, не подпускали никого. А сегодня утром – снялись. Тебя через неделю выпишут, если не закосишь.

– Разберемся. На меня целится кто здесь?

– Вроде – нет. Некому пока. Да, сп… благодарю от всего сердца, что ты за меня Того Живота приукропил по-тяжелому. Ларей, тут многие ребята к тебе хорошо дышат, кто не из гангстеров. Мы здесь тебя не подставим никому, дежурить будем.