Кромка. Дилогия

Я достал индивидуальный пакет и потянулся к комбинезону Жаровой, чтобы обнажить рану и наложить повязку. Однако она оттолкнула мою руку и прошипела:

— Нет! Не смей!

— Ты чего? Успокойся.

— Дурак… Я уже сказала — мне не выкарабкаться… Не лезь… Сейчас дернешь и ткань освободит рану… Кровь пойдет быстрее и я потеряю сознание… А мне… Мне и так плохо… Только на «медовой смолке» держусь… Тонкая нитка между жизнью и смертью… Слушай меня, повольник… Запомни, что скажу… Прошу тебя… Умоляю… Есть вещи, которые важнее жизни… Твоей или моей… Без разницы…

— Ладно, — я кивнул. — Говори, что хотела.

В голове мелькнула мысль, что помочь девушке все равно нужно. По крайней мере, стоит попытаться оказать первую медицинскую помощь. Как только она выговорится, сразу потеряет сознание, и я сделаю перевязку. Ну, а потом… Честно говоря, я не знал, что будет потом.

— Повольник… — тем временем Жарова продолжала. — В моем левом ботинке письмо… Его должен получить Вадим Рысь… Ведьмак… Чем скорее, тем лучше… Это результаты нашего поиска… Каменецкие не должны видеть письмо… Никто… Шеврон мой возьми… Как опознавательный знак будет… Если наших встретишь… Но лучше… Лучше найди Вадима… Скажешь ему… Скажешь… Все погибли… Глеб… Тарас… Катя… Йонас… Эрик… Нас заметили при отходе… Шли через Чугай — лес… Возвращались уже… По тропам… И на развалинах Альборга нас атаковали… Мы к Тихой пошли… А тут дикари, бесы и прочая мерзость… Боеприпасы кончились… Вольг меня прикрывал с пистолетом… Он хотел, чтобы я спаслась… Не получилось… Ранили меня… Но тут ты встретился… Это рок… Судьба… Не иначе… Боги любят нас… Любят нас… Боги…

Девушка стала заговариваться, и я хотел сказать, чтобы она берегла силы. Но не успел. Она дернулась, прошептала что‑то бессвязное и замерла.

Жарова умерла. Сомнений не было, но я никак не мог в это поверить. Вроде бы много плохого успел повидать на Кромке и до этого жизнь меня особо не баловала. Однако эта смерть меня задела, зацепила какую‑то струнку в душе, заставила дрогнуть сердце, и я впал в ступор. Ненадолго. Всего на несколько секунд, а когда очнулся, посмотрел в остекленевшие глаза девушки и прошептал:

— Прости.

Почему я попросил у мертвой девушки прощения? Не знаю. Была потребность сказать именно это и я сказал.

Над телом Жаровой просидел еще пару минут, а затем поднялся и задал себе вопрос:

«Что дальше?»

Первая мысль — похоронить девушку. Вторая — немедленно продолжать марш к болоту. И только третья о письме.

Наклонившись, я расшнуровал левый ботинок девушки, снял его и обнаружил письмо, о котором она говорила. Тонкие листы, которых было несколько, обернуты мягким шелком. Язык письма неизвестен, какие‑то цифры, закорючки и руны, прочитать которые я не мог.

Спрятав письмо в рюкзак, снова посмотрел на Жарову и осторожно срезал с ее рукава шеврон, который с обратной стороны имел номер 4543. После чего сказал:

— Покойся с миром.

Одновременно с этим где‑то вдалеке прозвучал дикарский вопль. Преследователи вновь вышли на след. Может быть мой или Жаровой. Неважно. В любом случае, вскоре они доберутся до оврага. Значит, нужно бежать.

Смерть девушки, словно придала мне сил. Кровь быстрее заструилась по венам, и я со всех ног помчался к болоту.

Очень быстро поймал ритм. Тело само знало, что нужно делать, а интуиция вела меня к спасению. И в этом было нечто необычное, поскольку порой казалось, что я наблюдаю за собой со стороны. На время мозг был отдельно от тела. И пока одна моя половина бежала, другая размышляла о превратностях судьбы, которая сводит меня с разными людьми, спасает от смерти и без жалости отнимает жизнь у юных девушек. А попутно я задавал себе вопросы:

«Откуда Вера Жарова, из какого анклава? Какое задание выполняла спецгруппа „Сова“? Кто послал группу в леса, судя по всему, в глубокий рейд? С какой задачей? Почему письмо должен получить именно ведьмак или кто‑то из „наших“, а не княжеский воевода? И где мне отыскать Вадима по прозвищу Рысь?»

Вопросы оставались без ответа, но я был уверен, что получу их. Надо только вырваться из леса и перебраться на левый берег реки.

19

— Значит, говоришь, оставил своему раненому командиру гранату, и он приказал тебе спасаться?

Герман прищурился и посмотрел на меня так, словно хотел взглядом прожечь дыру, а я ответил:

— Так точно.

— А пулемет бросил в ручей?

— Да.

— Ты врешь! — закричал Герман, выскочил из‑за стола и ударил меня кулаком.

Я ничего подобного не ожидал и не успел увернуться. Да и не смог бы. Силы на пределе, я еле на ногах стоял, и достойного сопротивления оказать не в состоянии.

Кулак командира врезался в челюсть и в глазах потемнело. На мгновение я потерял ориентацию, а когда очнулся, обнаружил, что валяюсь на полу. Надо мной разъяренный Герман, а на плечах у него повисли Кореец и Техас.

— Успокойся! — Техас, блондинистый верзила, прижимал Германа к себе и не давал ему снова меня ударить.

— Да он же врет нам! — пытаясь вырваться, орал командир. — Этот щенок струсил и бросил Женьку! Я же вижу это! Он сбежал, а Женька один остался, без прикрытия! Вот как все было!