Отец Ленард, пошатываясь, вышел из исповедальни и недоверчиво поглядел на Рейнара-нурсийца, покинувшего это тесное помещение за мгновение до того.
– Душа ваша обременена многими грехами, сын мой, – он укоризненно покачал головой. – Но Господь милосерден и спасает всякого, искренне обратившегося к нему. Если от чистого сердца станете исполнять возложенную на вас епитимью…
– Преподобный отче, я лишь вкратце обрисовал основные направления своих грехов, потому как времени мало, а дел много. Так шо уж возьмите на себя труд помолиться за меня. А я постараюсь «защитить вас на путях ваших». Если по дороге в Реймс, конечно, не дай Бог, вдруг что-нибудь случится, погромче зовите Господа на помощь и, как говорится, «стучите, и отворится вам». Главное, вовремя стучите.
– Но что такого может произойти? Месье Рейнар, вы пугаете меня.
– Послушайте, святой отец, кто тут на прямой связи с творцом всех проблем? Шо ты у меня спрашиваешь, любезный? У него узнай, а я пока о соломке позабочусь, шоб было шо подстелить. Все, преподобный, я тебе сказал, ты услышал.
Лис быстрым шагом направился к выходу из часовни. Во дворе, судя по звукам, вновь разворачивался нешуточный спор.
– Я желаю ехать в Реймс на богомолье! – звенел над Форантайном не приглушенный хорошим тоном голос мадам Брунгильды. – Тебе, иноверцу, этого не понять. Но я этого желаю, и так будет.
– Вы забываете, госпожа, что я тоже принял крещение, – сквозь зубы цедил Мустафа, гневно сжимая кулаки, едва удерживаясь, чтобы не пустить их в ход. – У меня приказ от вашего мужа и господина содержать вас с почетом и всеми возможными удобствами здесь, в этом замке. А значит, вы не должны его покидать.
– Никто не смеет указывать мне, где и как я должна молиться. Я желаю коснуться мощей святого Ремигия, дабы он ниспослал мне потомство во славу геристальского дома. И ежели из-за твоего дурацкого упрямства брак мой окажется бесплоден, тебе не сносить головы.
– Я лишь выполняю приказ.
– О, Мустафа! – точно вот только сейчас заметив верного телохранителя главного казначея, изрек Сергей, подходя к спорщикам. – А я вас в церкви жду, думаю, шо это столь добрый христианин к причастию не торопится? А он тут языками зацепился! – Мавр бросил на мессира Рейнара весьма недобрый взгляд, должно быть, в мыслях видя его на вертеле, хорошо политым маслом для равномерной обжарки. – Но раз ты все равно тут лялякаешь, – не дал вставить слова нурсиец, – у меня к тебе пара вопросиков. Вопрос номер раз: где ты шарахался сегодня ночью?
– Это мое дело, – презрительно глядя на вопрошающего, бросил Мустафа.
– Я так и думал. И отсюда вопрос номер два: знаешь ли ты, что бывает с пособниками разбойников, особенно с пособниками, не желающими сотрудничать со следствием?
Мавр заскрипел зубами, отчаянно борясь с желанием вцепиться в горло наглецу.
– Я выполнял приказ своего господина, – отрезал он, намереваясь развернуться и уйти.
– Стой, где стоишь! – резко скомандовал Лис. – Не суетись, я тебя еще не отпустил.
– Ваши команды для меня ничто, – оскалился силач.
– Мог бы этого не говорить. Глядишь, дольше бы прожил. – В голосе нурсийца уже не было намека на обычную насмешку. – Стало быть, ты выполнял приказ господина и по этому поводу ночью отправился в лес и провел там некоторое время, должно быть, слушая местных соловьев?
– Так и было.
– Конечно, только соловьи уже не поют. Однако если бы ты сразу мне об этом сказал, я бы, глядишь, и поверил. Но ты делал что? Правильно – выполнял волю господина. Что похвально. А я выполняю волю кесаря и уполномочен искоренить разбой в данной провинции. Так шо уж не обессудь, пока у меня есть изрядное подозрение, шо твой господин связан с лесными разбойниками, и ты, красавец, доставлял им свежие вести о перемещении ценных грузов. А потому, хочешь – обижайся, но отправляйся-ка ты, голуба, в местный карцер. – Лис обернулся к копейщикам баронских отрядов, заполнявшим двор. – Взять его! В кандалы и в темницу.
Лис повернулся, давая понять, что разговор окончен.