Крона огня

На вершине холма их уже ждали. Несколько повеселевший дракон с величавой грацией дожевывал корову и, судя по костям, не первую. Рядом с ним, замазывая рану на его груди варевом из походного котелка, стоял кесарь Дагоберт. Над вторым таким же котелком, помешивая содержимое обструганной веткой, колдовала Женечка.

— Доброго дня честной компании! — Лис спешился и начал отвязывать от седла плотный холщовый мешок. — Какие-нибудь свежие новости есть?

— Мечи заканчиваются. — Благородная дама Ойген указала на штабель разящей стали, аккуратно сложенный чуть в стороне на расстеленных плащах стражников. — Вот эти уже готовы, а так осталось не больше трех сотен. Может, еще у кого где по домам трофейные лежат. Но все, что было в арсенале, здесь.

— Н-да. — Рейнар-нурсиец оценивающе поглядел на оружейные запасы. — Хорошо, но маловато. Если враг поставит в первую линию людей Пипина с такими же мечами, наше войско поляжет ни за грош еще до того, как доберется до хаммари. А те, что дойдут, буде такие останутся, почувствуют себя в роли мяча на футбольном поле. Неприятная перспектива! Блин, надо шо-то такое разэтакое придумать. Эх, жаль, Камдила нет! Он бы точно изобрел какую-нибудь каку с маком.

— Но мы же уже все придумали! — удивленно возмутилась Женя. — Для того вы сюда книгу и привезли.

— Да шо ты говоришь? — криво усмехнулся старший оперативник, развязывая холщовый мешок. — И как это я запамятовал? А скажи мне, зеленый свет очей моих, а ежели вдруг все пойдет не так, как у нас в думальниках сложилось? Если все наши версии и гипотезы насчет Медеи, Олх и тому подобное — лишь игра богатого воображения одного высоколобого умника? Тогда как? Говорим: «Массовка свободна, война отменяется»? Боюсь, твой бывший поклонник не станет принимать такие доводы всерьез.

— Фрейднур вовсе не был моим поклонником! — возмутилась благородная дама Ойген.

— Сударыня, вас только это волнует? Ну, хорошо, может, он и сейчас… Так легче?

— Я попросила бы вас, Сергей…

— Потом как-нибудь попросишь, в шесть вечера после войны. Государь, — он повернулся к хлопочущему Дагоберту, — книга подана, начинаем работать. Но, блин, о победе на поле боя тоже следует еще хорошенько позаботиться. Бастиан, где там брунгильдина побрякушка, ты ее у Элигия на полке не забыл? В общем, Тимуровна, делаем так: Валет, если понадобится, листает страницы, мы с кесарем держим тебя за руки. А ты, красна девица, стой, не падай. Если вдруг что пойдет не так, шо есть силы сжимай руки, будем тебя выдергивать.

— Ты уверен, что это поможет?

— Не факт. А есть варианты?

Женечка вздохнула.

— Да, вариантов нет.

Она посмотрела на Сергея, будто прощаясь навсегда и напоследок стараясь запомнить.

— Пожалуйста, я очень на тебя надеюсь.

— Да мы на тебя, в общем-то, тоже… — начал Лис, но осекся, чувствуя неуместность фразы. И закончил, без обычной насмешки в тоне: — Возвращайся скорее! Государь, подайте даме руку. Бастиан, листай!

Золотое сияние разлилось над лысой вершиной холма в начинающих сгущаться вечерних сумерка, настолько яркое, что не только Лис, Дагоберт, но и Бастиан, державший книгу переплетом к себе, невольно зажмурились. Казалось, сегодня от страниц исходит сияние особой силы. Женя начала всматриваться в сверкающую гладь пергамента и вдруг почувствовала, как потяжелел и запульсировал медальон Брунгильды на ее груди. Будто второе сердце застучало в унисон первому, но только значительно громче. Сияние заставляло глаза слезиться, и очень скоро, пожалуй, и минуты не прошло, сквозь пелену непролитых слез лист начал превращаться в подобие зеркала.

Очаровательная цветная миниатюра в верхнем углу, изящные заглавные буквы — все расплылось, исчезло с хрустальной, переливающейся глади. Сквозь нее благородная дама Ойген увидела… Она могла бы поклясться, что видит себя в зеркале, и в то же время понимала, что очень мало схожа с девушкой по ту сторону пергаментного листа. Темные, разметавшиеся по плечам локоны, горящие черные очи той — скорее были прямой противоположностью ее светлым золотистым волосам и лазурным очам, в которых рады бы утонуть многие представители сильного пола. И все же Женя чувствовала в ней что-то близкое. Девушка-отражение молчала, лишь смотрела, не отрываясь, и прелестная Ойген кожей лица ощутила, как сгущаются, будто вливаясь в ее глаза, кромешные сумерки, беззвездная темень без начала и конца. Медальон на груди пульсировал все сильнее, будто колотил запертую дверь грудной клетки, требуя впустить.

— Вот и ты, — очень явственно произнесла текущая, переливающаяся неясными блестками мгла. — Сама пришла.

— Ты Олх? — мысленно выдавила Женечка.