Кронштадский лёд

— Со Смирновым мы их уговаривали… там крикуны… Мохов орёт — «Нас сюда привезли, чтоб утопить!..» Я ему, гаду конопатому — «Заткнись! Не лепи провокацию!..» Орут, винтовки расхватали… Мы с Василием, да и ротные политруки — останавливать их… Кто остановился, а другие…

Хаханьян затянул ремень с маузером на боку:

— Пошли!

Выбежали из здания старой офицерской школы на Александровскую улицу. Длинноногий Тюленев широко шагал, Хаханьян, ростом невысокий, поспевал вприпрыжку. До Военного переулка добрались быстро. А там, у казарм, творилось неладное. Толпились красноармейцы всех трех полков, гомонили, кто-то голосистый орал: «Не пойдём на лёд!» И еще были слышны истошные крики: «Утопить хотят, как котят!» — «Братцы, айда в Петергоф! В Мартышкино! Восьмидесятую подымем!» — «Рассыпемся по деревням!»

Опрометью кинулся Хаханьян за угол, в дом наробраза, где разместился штаб Оршанского полка, — к полевому телефону. Оттолкнул дежурного, крутанул ручку, вызвал командующего Южной группой. Седякин ответил резко:

— Мне уже доложили особисты. Как вы допустили такое разложение, комбриг? Немедленно построить полки! Мы с Дыбенко к вам выезжаем. Выполняйте!

Легко сказать — «построить». А как? Уже двинулись толпой за крикунами — неужели и впрямь поперли в Мартышкино, где стояли части 80-й бригады? Тюленев и военком его полка Василий Смирнов — делегат, между прочим, десятого съезда — пытались остановить, орали… и другие командиры и политруки надсаживались… кто к сознательности взывал, а кто угрожал… Хаханьян руки раскинул, будто мог удержать от движения огромную толпу, и кричал, срывая голос:

— Красноармейцы, стойте! Командующий приказал построиться! Он едет сюда! Чтоб выслушать вас… ваши претензии! Остановитесь, бойцы!

Его лицо со впалыми щеками (одна недобрита) было красное от сильного волнения — ну еще бы! не поздоровится ему за бунт в бригаде…

— Стойте! — орал он что было мочи. — Построиться на смотр!!

Но, конечно, остановить поток вооруженных людей, выкрикивающих черт знает что, комбриг Хаханьян не мог. Он пятился под напором толпы, выхватил из кобуры маузер. Неизвестно, что бы тут еще произошло, но — вдруг раздался тяжкий топот по булыжнику — из-за угла вытянулась тесная цепь с винтовками наизготовку — перегородили улицу — их командир, с прямоугольным, как скворечник, лицом, с наганом в руке, крикнул басом:

— Назад! Вернуться в казармы!

Гомон поутих. Умолкли крикуны. С полминуты стояли, с неприязнью глядя на цепь, загородившую дорогу — дорогу куда?..

Опять прокричал Хаханьян приказ построиться перед казармами. «Ладно, пошли, братцы, — раздались голоса. — Не ломиться же через них… Командующий приедет, ему скажем…» Медленно, ворча и ругаясь, потекли назад. Захлопотали командиры полков, требуя построиться.

Строй получился неровный, не такой, как бывало перед смотром. Курили, переходили с места на место, — и тут подъехал автомобиль. Вылезли из него командующий Южной группой Седякин в огромной белой папахе, чернобородый начальник Сводной дивизии Дыбенко во флотской шинели и начполитотдела Южгруппы Милейковский — очень молодой, почти юноша с виду, со строго насупленными бровями. С ними приехал и еще один — мужичок среднего роста с неприметным, как круглая лужица талого снега, бритым лицом. Шинель на его плотной фигуре была туго перетянута ремнями.

Быстро подойдя к строю, Седякин выкрикнул:

— Здравствуйте, красноармейцы!

Ответило ему не мощное, как положено, «здрасть!», а несколько, ну десятка два, голосов. Все тут шло не по правилам, наперекосяк. Нахмурился Седякин. Дыбенко шагнул к строю, тронул усы и вдруг закричал, задрав бороду:

— Бойцы! Как же вы можете? В Кронштадте белогвардейский мятеж, рабочие и крестьяне всего мира смотрят на нас, ждут, когда мы ударим! Когда шею свернем предателям мирового пролетарского дела! А вы — как же вы, красные бойцы, испугались? Где ваш революционный долг? Где совесть…

— Хватит! — прервал его голосистый долговязый армеец с юным лицом, обсыпанным веснушками. — Наслушались ваших речей! Надоело!

И сразу — взрыв голосов:

— Чего совестишь?.. Какие предатели?.. Там, в Кронштадте, наши братья!.. Не пойдем на лед!.. Горячей пищи второй день не даёте!.. Вы с ними, кто в Кронштадте, разговаривайте, а нас под снаряды не кидайте!.. Не пойдем, чтоб утонуть!..

— Не слушайте провокаторов! — закричал Дыбенко далеко слышным голосом.

А Седякин — тоже в полную силу:

— Минский, Невельский, Оршанский! Приказываю сложить оружие! Разоружить!

Последнее приказание было отдано батальону курсантов, который загородил дорогу бунтовщикам. Цепь, тесно сомкнутая, угрожающе надвинулась…

Нет, не сопротивлялись те полки. Благоразумно, без единого выстрела, подчинились. Побросали винтовки и подсумки. Вот и всё… будь что будет…