Кронштадт. Город-крепость. От основания до наших дней

Мы помещиков прогнали,
Ждали волюшки, земли,
Всех Романовых стряхнули,
Коммунистов обрели.

Хлеб, скотину забирают,
Пухнет с голоду мужик.
У Еремы взяли Сивку,
У Макара и сошник…

Нет ни спичек, керосину,
Все с лучинами сидят,
При коммуне большевистской
Только карточки едят.

Вот, прислали на деревню
Пять аршинов кумачу.
Все забрали комиссары,
Ни вершка середняку.

И восстали по России
За землицу мужики.
А в «Известиях» все пишут:
«Взбунтовались кулаки».

Чрезвычайник выезжает,
Что твой царский генерал,
Кровью землю заливает,
Все до нитки обобрал.

Для нас барщину вновь вводят.
Эй, проснитесь, мужики!
Пьют, едят, как прежде баре,
Лишь одни большевики.

Подымайся, люд крестьянский!
Всходит новая заря —
Сбросим Троцкого оковы,
Сбросим Ленина-царя…

Диктатуру ниспровергнем,
Труду волюшку дадим,
Землю, фабрики, заводы
Для труда распределим.

Труд равненье установит,
С трудом вольным навсегда
Братство всех людей настанет.
А иначе никогда.

Эти злые частушки опубликованы в небольшой брошюре «Правда о Кронштадте», изданной в 1921 г. в Праге, – злые, но основания для их сочинения, несомненно, были.

Как уже упоминалось в предисловии, нас долго приучали к тому, что кронштадтские мятежники были очень плохими людьми, не хотели терпеть голод, террор и прочее, вот и взбунтовались. В перестроечные годы они стали хорошими и их даже реабилитировали.

Официальная точка зрения советских времен называла следующую причину мятежа: «Непосредственными причинами Кронштадтского мятежа необходимо считать изменение социального лица матросов Балтийского флота, неработоспособность местных органов гражданской и военной власти, неудовлетворительное состояние кронштадтской партийной организации и отсутствие твердого партийного руководства из Петрограда»[451].

Начался прием добровольцев на флот, создано «Бюро вольного найма», которое производило набор добровольцев по контракту. На флот начала поступать молодежь, которую привлекала красивая форма, паек, тот авторитет, которым пользовались моряки, и… перспектива избавиться от фронта, остаться в тылу. Они создали тот тип моряка, которого знали как спекулянта-мешочника, как «клешника», «Жоржика», «Иванмора»[452].

В качестве примера – небольшой сюжет о митинге, состоявшемся в Кронштадте на Якорной площади 1 марта 1921 г. Так сказать, взгляд с двух сторон.

Матросы одного из мятежных линкоров

Калинин «выступал на митинге 1 марта, где называл вещи своими именами, указал совершенно открыто на контрреволюционный характер принятой резолюции, резко разоблачал организаторов мятежа. Исключительный авторитет Калинина, любовь к нему народных масс внесли колебания в ряды взволнованных слушателей. Такой оборот дела не устраивал организаторов мятежа, и они пустили вход свое последнее средство – несколько небольших групп хулиганского типа, провокаторов в матросской форме. Своими криками и враждебными выходками они в конце концов сорвали речь Михаила Ивановича»[453].

И вот что пишет другая сторона:

«По заслушании доклада представителей команд, посылаемых для выяснения петроградского положения в Петроград, была прочитана принятая „Петропавловском“ 28-го февраля резолюция, против которой выступали с речами Калинин и Кузьмин [454].

Их речи успеха не имели»[455].

По другим данным, им вообще не дали произнести речи.

Митингу 1 марта предшествовали собрания экипажей линкоров «Севастополь» и «Петропавловск». Недовольных новой властью было много и в деревнях, и в городах. Моряки не могли остаться в стороне, и результатом собраний была резолюция, принятая на митинге 1 марта, несмотря на протесты Калинина и Кузьмина.

С.М. Петриченко

Резолюцию зачитал писарь с линкора «Петропавловск» С.М. Петриченко. Заслушав доклад представителей первой бригады линейных кораблей «Петропавловск» и «Севастополь», гарнизонное собрание постановило: