Кронштадт. Город-крепость. От основания до наших дней

4. Относительно Киевской и Троице-Сергиевой лавр она утверждает, что там „прах“, „татары“ и потому ходить на поклонение в эти места не стоит.

Влияния проповедей на женщин замечено не было, они хотят видеть в Шестаковой верную посредницу между ними и Отцом Иоанном, и ей через их посредство было отправлено немало денег и ценных вещей для передачи Отцу Иоанну. Но теперь они уже считают ее темной личностью, обманувшей их.

Нашлись люди, Екатерина Коржавых до сих пор защищает Шестакову от обвинений в мошенничестве»[264].

Разобраться в этом неприятном деле поручили санкт-петербургскому епархиальному противосектантскому миссионеру Николаю Булгакову, который 31 марта 1905 г. направил митрополиту Санкт-Петербургскому и Ладожскому Антонию «почтительный» рапорт.

«По поводу прилагаемого при сем донесения г. Платонова я долг имею почтительнейше донести до сведения Вашего Высокопреосвященства нижеследующее. Крестьянка Курской губернии, Новооскольского уезда, Слоповской волости, слободы Песчаной, Параскева Яковлевна Шестакова, 55 лет, замужняя, еще в начале прошлого года сделалась мне известна как личность, стоящая во главе небольшого кружка людей (12 человек), считающих о. Иоанна Кронштадтского за Бога. Шестакова со своими единомышленниками проживала конспиративною квартирою по Ординарной улице, д. 15, кв. 11. В помещении, занимаемом этими людьми, все стены увешаны священными изображениями лубочного характера, а среди икон центральное место занимают портреты-иконы Отца Иоанна Кронштадтского с терновым венцом на голове, пред его портретами горят лампады. В начале прошлого года у одного из главных сообщников Шестаковой, крестьянина Курской губ. Новооскольского уезда Никандра Афанасьева Фиранова были отобраны полицейским урядником Курской губернии записные книжки, заполненные адресами жителей г. Санкт-Петербурга. Санкт-Петербургская Духовная Консистория препроводила ко мне эти книжки с поручением обойти лиц, живущих по указанных в книжке адресам и преподать им надлежащее увещание, если они окажутся разделяющими заблуждения Шестаковой. При посещении мною этих лиц оказалось, что сообщники Шестаковой ходят по квартирам в Санкт-Петербурге и выспрашивают деньги будто бы для различных нужд Отца Иоанна Кронштадтского. В своем рапорте Санкт-Петербургской духовной консистории от 23 апреля прошлого года за № 27 о Шестаковой я признавал желательным, чтобы о неблаговидных действиях Шестаковой было сообщено Отцу

Иоанну Кронштадтскому с тем, чтобы он посетил со мной или с кем-либо из местных приходских священников квартиру Шестаковой, приказал бы убрать свои иконы-портреты с горящими пред ними лампадами и во всеуслышание осудил бы нехорошую деятельность этой компании. Со своей стороны я разъяснял лицам, которые подверглись со стороны компании Шестаковой вымогательствам (все эти лица оказались большей частью из простого сословия), что самый удобный и простой способ направления пожертвований Отцу Иоанну есть посылка их почтовым порядком или же непосредственно передачи самому батюшке в устроенном им монастыре на реке Карповке. Самой Шестаковой и ее сожителям и сожительницам кроме увещеваний чисто догматического характера я указывал на безобразие их явно мошеннических проделок, совсем не соответствующих достоинству истинного христианина и позорящих в глазах иноверцев святую православную веру.

В конце прошлого года Шестакова была судима за мошенничество и затем выбыла к себе на родину, где и проживает в настоящее время. Единомышленники же Шестаковой теперь перебрались из прежней просторной квартиры в более тесное и темное помещение того же дома (кв. № 8); свой переход они объяснили мне „плохими денежными доходами“. Судя по письмам, которые Шестакова по временам присылает в Санкт-Петербург, она на своей родине намеревается устроить „хатку“, в которую и переселить потом своих деток из Санкт-Петербурга. Одно из этих писем мне единомышленники Шестаковой показали 21-го сего марта. По поводу фактов, упомянутых в донесении г. Платонова, я преподал надлежащее увещание сообщникам Шестаковой, указав им на то, что „всякое дурное дело рано или поздно обязательно откроется“»[265].

Из дальнейшей переписки не видно, удалось ли остановить деятельность Шестаковой. Но хочется думать, что удалось.