Крошка Цахес, по прозванью Циннобер

Но из соседней комнаты вышел им на встречу Моис Терпин, держа за руку престранного маленького человечка и восклицал громко:

— Вот, милостивые государи и государыни, рекомендую вам молодого человека, одаренного необыкновенными способностями. Он тотчас приобретет ваше расположение. Это г. Циннобер, прибывший вчера в университет и предполагающий заняться изучением прав.

Фабиан и Бальтазар узнали тотчас уродца, слетевшего в лесу с лошади.

— Ну, что ж, — шептал Фабиан Бальтазару, — вызывать мне эту мартышку на сапожный ремень или плеть? Другим оружием я не могу драться с таким ужасным противником.

— Как тебе не стыдно, — возразил Бальтазар, — насмехаться над несчастным, которого телесные недостатки, как ты сам слышал, вознаграждены сторицею нравственными достоинствами. Надеюсь, любезнейший г. Циннобер, — продолжал он, — обращаясь к карлику, что вчерашнее падение ваше с лошади не имело дурных последствий?

Циннобер поднялся на цыпочки, оперся сзади на маленькую тросточку, которую держал в руках, закинул назад голову и, устремив на Бальтазара дико сверкавшие глаза, произнес странным сиплым голосом:

— Я не понимаю, милостивый государь, о чем вы говорите? Упал с лошади — я упал с лошади! Вероятно, вы не знаете, что я отличнейший наездник, что никогда не падаю с лошади, что служил волонтером в кирасирах, что учил верховой езде и офицеров и солдат? Гм! — Упал — я упал с лошади!

Тут он хотел повернуться, но палочка, служившая ему опорой, выскользнула, и он полетел в ноги к Бальтазару. Бальтазар нагнулся, чтоб поскорей поднять его, и как-то нечаянно коснулся до головы. Крошка завизжал так громко и резко, что гости в испуге повскакали с мест. Все окружили Бальтазара и осыпали вопросами, отчего закричал он так ужасно.

— Прошу не прогневаться, любезнейший г. Бальтазар, — говорил профессор Моис Терпин, — но это шутка довольно странная. Вы, верно, хотели заставить нас подумать, что кто-нибудь наступил кошке на хвост.

— Кошка — кошка! — вон кошку! — завопила одна слабая нервами дама и упала в обморок.

— Кошка — кошка! — повторили два престарелые кавалера, страдавшие тою же идиосинкразией и бросились вон.

— Что это вы наделали своим гадким мяу? — сказала Бальтазару вполголоса Кандида, вылившая целую склянку духов на даму, упавшую в обморок.

Бальтазар не знал, что с ним делается. Лицо его пылало от стыда и досады, и он не мог даже проговорить, что мяукал не он, а проклятый Циннобер.

Профессор Моис Терпин заметил его смущение.

— Ну, успокойтесь, любезный г. Бальтазар, — сказал он ему, взяв дружески за руку. — Я ведь все видел. Прыгая на четвереньках, вы представили раздраженную кошку неподражаемо. Признаюсь, я и сам чрезвычайно люблю все шутки из натуральной истории; но на литературном чаю…

— Но, почтеннейший г. профессор, это не я! — сорвалось наконец с языка Бальтазара.

— Ну, хорошо, хорошо! — перебил его профессор.

— Утешь доброго г. Бальтазара, — прибавил он, обращаясь к подошедшей Кандиде. — Эта смута вывела его совершенно из себя.

Доброй Кандиде было очень жаль бедного Бальтазара, стоявшего перед ней с потупленными глазами, в ужаснейшем замешательстве.

— Какие, ей-Богу, смешные эти люди! Ну как так бояться кошек! — прошептала она ему, подавая руку.

С жаром прижал Бальтазар ее руку к сильно бившемуся сердцу. Очаровательные взоры Кандиды покоились на нем. Он был весь восторг и забыл и о Циннобере и о мяуканье. Наконец, все успокоилось. Слабая нервами дама сидела уж за чайным столиком и кушала сухарики, помачивая их в ром и уверяя, что это самое лучшее лакомство против испуга и неприятностей.

И два престарелые кавалера, которым в самом деле на крыльце попалась кошка, возвратились успокоенные и сели за карточный стол.

Бальтазар, Фабиан, профессор эстетики и несколько других молодых людей подсели к дамам. Между тем г. Циннобер подтащил скамеечку и взобрался на софу, где сидел теперь между двумя дамами и прегордо посматривал вокруг.

Бальтазар рассчел, что время выступить на сцену с поэмой о любви соловья к пурпуровой розе. И вот он объявил с достодолжною молодым поэтам стыдливостью, что если б не боялся наскучить и мог надеяться на общее снисхождение, то решился бы прочесть последнее произведение своей музы.

Так как дамы переговорили уже о всех новостях, девушки обсудили последний бал у президента и согласились даже насчет нормальной формы новых шляпок, а мужчинам предстояли еда и питье разве часа через два, то все и начали просить Бальтазара не лишать общество этого приятного наслаждения.

Бальтазар вынул чисто перебеленную рукопись и начал читать.

Сочинение это, написанное в самом деле с чувством, одушевляло его более и более. В его чтении обнаруживался весь пыл любящего сердца. Тихие вздохи, не одно подавляемое «ах!» дам и девушек, громкие «прекрасно — божественно» мужчин приводили его в восторг, убеждая, что пьеса увлекает всех.

Наконец он кончил, и со всех сторон раздались восклицания:

— Что за прелесть — какия мысли — какая фантазия — какие стихи — какое благозвучие! — Благодарим за это божественное наслаждение! Благодарим, благодарим, г. Циннобер!