Крошка Цахес, по прозванью Циннобер

IV. Как итальянский скрипач Сбиокка грозил г. Цинноберу посадить его в контрабас, а референдариус Пульхер не мог попасть в министерство иностранных дел. — О сборщиках податей и удержанных чудесах для домашнего обихода. — Очарование Бальтазара набалдашником

На мшистых камнях сидел Бальтазар в самой дикой части леса и, полный думы, смотрел в глубь расщелины, на дне которой шумел ручей между обломками скал и кустами. Тучи неслись по небу и скрывались за дальними горами. Шум деревьев и ручья раздавался как глухое стенание, по временам сливавшееся с пронзительным криком хищных птиц, которые, вылетая из мрачных ущелий, поднимались высоко к небу и как будто гнались за летящими облаками.

Бальтазару казалось, будто слышит в чудных голосах леса безутешную жалобу природы, будто сам должен уничтожиться в этой жалобе, будто все его бытие — чувство глубочайшего, непреодолимого страдания. Грусть сдавливала его сердце, и между тем как слезы одна за другою капали из глаз, ему чудилось, что духи потока выглядывают из волн и протягивают к нему свежие белые руки, чтоб стянуть его в прохладную глубь.

Вдруг вдали раздались веселые звуки охотничьих рогов, коснулись сладостным утешением его слуха и снова пробудилось в груди его страстное стремление, а с ним и надежда. Он огляделся вокруг; звуки не умолкали, и ему показалось, что зелень леса не так уже мрачна, шум ветра, говор листьев не так печален.

— Нет! — воскликнул он, вскочив с своего места и устремив пылающие взоры вдаль. — Нет, есть еще надежда! Что-то враждебное, чародейственное восстало против моей любви — это верно; но я уничтожу все чары, хоть и с собственной гибелью. Когда, увлеченный чувством, грозившим разорвать грудь, я открыл мою любовь прелестной, дивной Кандине, разве я не видал в ее взорах, не чувствовал в тихом пожатии руки, что я счастлив, бесконечно счастлив! И вот, только что появится это крошечное чудовище, вся любовь ее обращается к нему; она не спускает с него глаз, и страстные вздохи вырываются из груди, когда урод к ней подойдет или даже схватит за руку. Нет, нет, тут что-нибудь да не так. Если верить бабьим сказкам, можно подумать, что он чародей и всех морочит. Что же это значит? Все смеются над гадким карликом и потом вдруг, только что покажется, превозносят как умнейшего, ученейшего и даже красивейшего из всех студентов. Да что я говорю, мне самому не кажется ли часто, будто он и умен и хорош собой? Только в присутствии Кандиды чары теряют силу, и я вижу в г. Циннобере глупую, отвратительную мартышку. Но как бы то ни было, я пойду против всех чар! Не знаю, какое-то темное предчувствие говорит мне, что я найду наконец оружие против этого демона!

Бальтазар пошел назад в Керепес. Вышед на дорогу, он увидал маленькую повозку, из которой кто-то махал ему белым платком. Он подошел поближе и узнал Винченцо Сбиокка, знаменитого скрипача, которого очень уважал за его прекрасную выразительную игру и у которого два года брал уроки.

— Я очень рад, — воскликнул Сбиокка, выскочив из повозки, — что встретился с вами, любезнейший г. Бальтазар, дорогой друг и ученик мой; а то пришлось бы уехать, не простившись с вами.

— Как, г. Сбиокка, — спросил изумленный Бальтазар, — вы оставляете Керепес, где вас все так любят и уважают?

— И где все перебесились, — возразил Сбиокка, вспыхнув от внутренней досады. — Да, г. Бальтазар, я оставляю Керепес, очень похожий на большой дом сумасшедших. Вчера вы были за городом и потому не могли быть в моем концерте, а то, верно, защитили бы меня от беснующейся толпы.

— Да скажите, ради Бога, что такое случилось?