Крошка Цахес, по прозванью Циннобер

Пульхер не ошибся. Полные, все более и более приближающиеся аккорды совершенно походили на звуки гармоники, но огромной. Друзья встали и пошли навстречу звукам. Вдруг им представилось зрелище такое дивное, такое чародейственное, что они остановились как вкопанные. Невдалеке ехал тихохонько по лесу человек, одетый почти по-китайски, с тою только разницей, что на голове его был огромный берет с страусовыми перьями. Колесница уподоблялась раковине из блестящего хрусталя; два большие колеса из того же вещества, обращаясь, издавали чудные гармонические звуки, которые друзья слышали еще издали. Два белые как снег единорога в золотой упряжи везли колесницу; на передке, вместо кучера, сидел серебристый фазан, держа золотые вожжи в клюве. На запятках стоял большой брильянтовый жук и, помахивая блестящими крылушками, навевал прохладу на чудного человека, сидевшего в раковине. Поравнявшись с друзьями, незнакомец кивнул им головою дружески, и в то же мгновение из набалдашника большой трости, которую он держал в руке, сверкнул луч и коснулся Бальтазара. Бальтазар почувствовал глубоко в груди жгучую боль, глухое «ах!» сорвалось с уст его, и он содрогнулся всем существом своим.

Неведомый улыбнулся и еще ласковее кивнул ему головою.

— Референдариус, мы спасены — он уничтожит чары Циннобера! — воскликнул Бальтазар, упав в восторге на грудь друга, когда колесница исчезла в глубине леса и только гармонические звуки ее раздавались еще вдали, все тише и тише.

— Не знаю, — сказал Пульхер, — что со мною делается. Во сне или наяву, но какое-то неведомое блаженство наполняет все существо мое; спокойствие и надежда возвращаются снова!

V. Как князь Варсануфиус завтракал лейпцигских жаворонков и кушал данцигскую золотую водку. — Как масляное пятно появилось на казимировых штанах его, и как он сделал тайного секретаря Циннобера тайным специаль-ратом. — Картинные книги доктора Проспера Альбануса. — Как придверник укусил студента Фабиана за палец, а студент Фабиан надел платье с шлейфом и был за то осмеян. — Бегство Бальтазара

Нечего долее скрывать, что министр иностранных дел, принявший г. Циннобера в тайные экспедиенты, был потомок известного уж нам барона Претекстатуса фон-Мондшейн, тщетно искавшего родословной феи Розабельверде в книг о турнирах и в других летописях. Он прозывался, как и предок, Претекстатусом фон-Мондшейн, отличался самою утонченною светскостию, прекраснейшими манерами; никогда не смешивал ты с вы, меня с мне, подписывал свою фамилию французскими буквами и вообще писал довольно чётко; иногда даже сам занимался делами, особенно в дурную погоду. Князь Варсануфиус, преемник великого Пафнуциуса, любил его страстно, потому что у него на каждый вопрос всегда бывал готов ответ, в свободные от занятий часы игрывал с ним в кегли, был знаток в денежных оборотах, а в зевоте не находил себе подобного.

Случилось однажды, что барон Претекстатус пригласил князя позавтракать лейпцигских жаворонков и выкушать рюмочку данцигской золотой водки. В зале, между многими очень образованными дипломатическими чиновниками, князь нашел и крошечного Циннобера, который, взглянув на него мельком, всунул в рот жареного жаворонка, которого только что взял со стола. Князь улыбнулся ему чрезвычайно милостиво.

— Мондшейн! — сказал он министру. — Что это у вас за ловкий и образованный юноша. Верно, тот самый, что пишет превосходные доклады, которые я получаю от вас с некоторого времени?

— Тот самый, — отвечал Мондшейн. — В нем судьба даровала мне искуснейшего и трудолюбивейшего чиновника. Это г. Циннобер, и я надеюсь, что ваша светлость почтите его особенным вашим вниманием и милостью. Он только что вступил в должность.

— И потому, — сказал прекрасный молодой человек, подошед к князю, — если ваша светлость позволите заметить, не написал еще ни одной бумаги. Доклады, обратившие на себя ваше всемилостивейшее внимание, писал я.

Между тем Циннобер придвинулся близехонько к князю и, убирая жаворонка с величайшим аппетитом, чавкал ужаснейшим образом.