Кросс на 700 километров

— Его не даль, себя не дашь! — Бакаев пожевал пёрышко зелёного лука. — Тогда придётся мне отдавать вас. Говоришь, собирались вас почикать? В таком случае я всё сделаю для того, чтобы ты и парень действительно попали на небо. Именно вы, а не только ты, Алиса…

* * *

Надежда Васильевна Зюзина поправила красную лампадку в правом углу, уже в который раз за вечер перекрестилась. И, накинув на голову платок, вышла в летнюю кухню. Туда вела дверь со двора, и очень часто ночью на крыльце собирались бродяжки, знающие добрый нрав хозяйки. Она подкармливала всех, кто в том нуждался, — собак, кошек, птиц. Само собой, и людей тоже — не отказывала ни пьянице, ни малому оборвышу.

Ей и впрямь казалось, что пока сын Николай в поездах и аэропортах чистит состоятельных пассажиров, она отдаёт часть этих денег бедным и тем самым искупает его грехи. «Одни готовы тыщи баксов просаживать в картинки, а другим на хлеб не хватает!» — любил говаривать Николка. Зюзина твёрдо знала, что бедного он не обидит, наоборот, отдаст последнюю рубаху. У него и кличка была подходящая — Меценат. А покуда сынок в разъездах, она сама исполнит христианский долг, будет привечать всех, кому некуда идти, кормить голодных.

А в последнее время Зюзина ещё и прятала заблудших людей от рейдов группы Валентина Бакаева, который запугал весь городок. На вокзалах и в других привычных местах бродяжки притулиться уже не могли, поэтому и шли к Зюзиной, как к родной матери. Но сегодня у неё было пусто. Бакаев справлял своё тридцатилетие, и потому наркоманы, бомжи и прочие маргиналы робко выползали на ещё не остывшие от августовского зноя улицы. Вряд ли Валентин пожертвует таким днём ради очередного рейда по притонам. А, значит, можно раскумариться без помех.

Надежда Васильевна уже не работала, но занята была круглые сутки. Грела воду и мыла завшивленных, мазала им головы керосином. Лечила язвы, образовавшиеся после того, как амбалы Бакаева заливали кожу клеем и не давали его смывать. Откачивала мужиков, нахлебавшихся от бедности всякой дряни. Давала им деньги на хорошую водку и даже на самогон.

Один раз пришлось срочно останавливать кровотечение свёрнутой в жгут простынёй, потому что местному карманнику обворованный из бандюганов отрубил руку топором прямо на скамейке. Другому отрезали кончик носа «пиской» за то, что работал на чужой территории. Избитых в милиции и в офисе Бакаева наркоманов Зюзина уже и не считала.

Принимала она роды у бездомных, у бедных. К ней шли охотнее, чем в больницу. Знали, что тётя Надя никогда не откажет и в ментовку не сдаст. В любое время дня и ночи она откроет двери, выслушает, пожалеет, накормит, согреет. И ведь никто никогда не сделал пожилой женщине ничего плохого, хотя она распахивала дверь и душу перед каждым постучавшимся. Ей можно было рассказать про себя самое плохое, и об этих откровениях не узнавали ни родители, ни учителя, ни менты.

Вырвавшиеся из лап Бакаева тащились со своей бедой сюда, в деревянный домишко неподалёку от вокзала. Бывало, что Зюзина даже давала бедолагам деньги для того, чтобы откупиться от бакаевцев. Брала, правда, при этом честное слово, что средства не пойдут на очередную дозу.

Полная, дебелая, с закрученной на затылке светло-русой косой, Надежда Васильевна была настоящей новгородской красавицей даже сейчас, когда ей перевалило за шестьдесят. А в юности с ней, плясуньей и певуньей, тем более никто не мог сравниться. Родители, жившие в деревне неподалёку от Малой Вишеры, мечтали отдать её или в Новгород, или даже в Ленинград. Но не сбылось.

Выйдя замуж за машиниста электровоза, Надя поселилась вот в этом доме. Из троих её детей в живых остался один Николка, первенец. Когда один за другим умерли от детских хворей два младших сына, местный батюшка утешал молодую мать, уверял, что дети её полюбились Господу и потому были взяты на небеса. А потом и мужа убило током, когда он, уже пенсионер, приняв на грудь, решил во время грозы отремонтировать электропроводку.

С тех пор Надежда Васильевна жила лишь мыслями о жизни вечной. Об ангельском блаженстве для младшеньких, о грехах Николки и о будущем свидании с мужем. Она не упускала случая поставить за всех свечки, заказать службы, исповедаться и причаститься. В городке её считали кем-то вроде блаженной. Одни кланялись, едва завидев Зюзину, другие выразительно вертели пальцами у висков. Были и такие, кто её просто не замечал. Но люто ненавидел Надежду Васильевну только Валентин Бакаев, который поклялся «найти к ней подходы»…

Стук в дверь повторился, и Зюзина, не спрашивая, открыла. На крыльце стоял мальчонка лет восьми, весь грязный и замёрзший, несмотря на летнюю теплынь. Ветхая одежонка на нём, казалось, расходилась по швам. Ребёнок был один-одинёшенек под чёрным звёздным небом. Зюзина онемела на пороге.

— Ты чей такой? — Она, не брезгуя, взяла мальчика за руку и привела в светлую кухню. — Откуда взялся?

— Из Питера, — тонким голоском ответил мальчонка. — Я есть хочу!

— Дам, дам я тебе покушать! — заторопилась Зюзина, наливая из ведра воду в бак с краном.