Кросс на 700 километров

Грилёв сразу же забывал про этих придурков и продолжал свою размеренную жизнь. Была у него и подруга, тоже бывшая рецидивистка Лёля. Оба жили в отдельных палатах, ходили друг к другу в гости, наносили визиты соседям — вместе и порознь. Бывало, что даже помогали ухаживать за психами, за лежачими. Особенно, конечно, Лёлька старалась, но иногда и Плешивому хотелось проявить себя с лучшей стороны. Сожительство своё они по-современному называли «гражданским браком», хотя прекрасно понимали, что это неправильно. Но изменять традициям оба не хотели, потому и не спешили оформлять отношения.

Да и зачем, ведь их жизнь после регистрации брака не изменилась бы, а выходить из интерната на волю ни Петя Плешивый, ни Лёля Жёлтая не собирались. Там у них не было ни жилья, ни родных. Они знали, что в конце концов местный парень-могильщик из тихих психов зароет их на кладбище в карьере. Поставят кресты, нацепят металлические бирки, занесут номера в книгу.

Но уже точно никто и никогда из-за них этой книгой не поинтересуется. Да и других, даже фраеров, не очень-то здесь ищут. Кто сам откинет хвост, кто повесится по пьянке, кого заделают — всё равно родственники, даже если имеются, не приедут в интернат и не попросят показать могилку. И то верно, чего взять с нищих? У них и трусы здесь казённые…

Пётр и Лёля решили всё-таки съехаться в одну комнату, взять себе трёхногую кошку. Несчастное животное искалечил надравшийся до белой горячки бывший клюквенник и барахольщик, отмотавший первый срок за убийство попа. Тот застал его в сельской церквушке во время кражи утвари. Падла откромсал кошке лапу финкой, но и сам на другой день удавился. Грилёв приютил кошку и долго её выхаживал, потому что других занятий для себя не нашёл.

Но неделю назад их жизнь круто изменилась. Ночью в интернате случился хипиш, прикатились на мотоциклах байкеры. Привезли девчонку лет двадцати и восьмилетнего пацана. Оба они были в жару, почти без сознания; девчонка оказалась ещё и пораненная. Тогда и пришлось Грилёву в спешном порядке съехаться с Лёлькой, а больным выделить свою палату. Других свободных помещений в интернате не нашлось.

Сашка Коваленко, пахан байкеровской кодлы, когда-то давно окончивший медицинское училище, в своё время принял почти безнадёжные роды у дочери директора их интерната. И в благодарность за это счастливый дед поклялся исполнять все желания Коваленко, какими бы они ни были. Схватки у роженицы начались до срока, прямо здесь, в интернате, зимой, когда никакая «скорая» не пробилась сквозь буран, а Коваленко как раз завернул в гости к Грилёву. И вот ведь как бывает — чужого ребёнка спас, а собственного потерял. В роддоме медсестра не ту капельницу младенцу поставила…

Правда, акушер до сих пор директора интерната не беспокоил. И только в прошлое воскресенье, вернее уже понедельничной ночью, привёз тех двоих. Подобрал бедолаг с дороги, замочил рога. Сказал, что больным людям надо помочь, вот только сообщать при них никуда не следует. В крайнем случае, надо связаться с ним. Сашкой Коваленко, а так — чтобы никакой самодеятельности.

— Вы сами знаете — я всякую дрянь к вам не притащу! — заверил Коваленко директора. Грилёв и Лёлька как раз освобождали комнату, поэтому всё и услышали. — За этих ручаюсь головой. Только вы уж мне их сберегите. Чтобы зэки ваши не обижали их, а старики с чистой биографией не настучали в милицию. Дней десять надо подержать их, пока не поправятся. Уважьте уж по старой памяти!

— А что это за люди, которые так милиции боятся? — удивился директор интерната, полный мужчина предпенсионного возраста. Сослали его сюда из Москвы за пьянство. Но, в целом, директор оказался дельный, заведение содержал неплохо.

— Я, конечно, приму их, не то повидал. Но всё же…

— Вы, Андрей Сергеевич, поймите, что милиция сейчас сама во многом ведёт себя как криминальная группировка. Круговая порука и с властями, и с бандитами. Ментов освобождают от наказания, чего бы они ни натворили. Карают лишь тех людей, у которых нет денег и связей. Таких, как эти страдальцы с обочины шоссе. Их преследуют не за то, что они совершили преступление, а потому, что они видели, как это сделали другие. Там мокруха была, причём двойная. Их никому нельзя показывать. Обещаете неделю покоя или нет?