Кроссуэй. Реальная история человека, дошедшего до Иерусалима пешком легендарным путем древних паломников, чтобы вылечить душу

Остаток ночи я пролежал без сна. Я боялся даже пошевелиться. Я твердил себе, что сам все придумал и что здесь никого не было и нет – но я едва осмеливался вздохнуть. Один раз мне послышались голоса – на улице? в капелле? – но лишь однажды: вся пресвитерия была пронизана звенящей тишиной.

Я оставил Лангр с первым же проблеском солнца. Двадцать шестое января, суббота. Самый холодный день с начала пути. Пока я дошел до окраины старого города, рукава и воротник заиндевели. Казалось, холод отморозил мне веки и превратил челюсть в ледышку.

Тропинки вели через сады, сбегали с холма и прятались в лесу. Двое мужчин рубили дрова: один выбирал деревья и помечал их крестом, а второй спиливал их бензопилой, и когда стволы падали наземь, во все стороны брызгали льдинки, словно осколочки разбитого стекла.

К полудню я добрался до средневековой крепости с ветхими каменными стенами и окнами, заложенными кирпичом. Рядом раскинулся заледеневший ночью пруд. Я безмерно хотел есть, но не мог – от холода у меня горело лицо и потрескались губы.

В тот же день я пересек границу Верхней Соны и пошел по травянистой речной долине, мимо пастбищ, обнесенных ярко-красными заборами. Долину кольцом охватывал лес, по нему вилась широкая тропа с загаженной обочиной. За пару часов я насчитал в мусоре семь кассет винтажной порнухи, дюжину пачек сигарет, четыре банки «Кроненберга» и дырявую пивную кружку из жести.

Благо, в поселках на пути к Безансону встречались lavoirs – кирпичные или каменные общественные умывальни, где я прятался от внезапных ливней или града. Если их не было, я находил укрытие в церквях с решетчатой мозаикой на сводах. На стенах храмов иногда висели плакаты с кораблем: мачтой ему служил крест, а парус будто сливался с солнцем. Внизу шла надпись – Annus Fidei. Я разглядывал их, пока не уставал ждать, а потом выходил под град, опустив голову. Судороги. Занозы. Плюх, плюх.

В ту последнюю январскую неделю меня приютили еще несколько незнакомцев. Все они хотели знать, почему я вышел в путь зимой. Я отвечал, что хочу добраться в Рим до Пасхи. Реши я ждать до весны, так непременно нашлись бы отговорки – еще три месяца, еще три, еще… Но теперь я боялся, что и правда пошел в дорогу слишком рано, без должной подготовки и в самую поганую погоду. Да, люди по-прежнему отзывались на мои просьбы и пускали ночевать. Но уверенность прежних недель ушла безвозвратно. Безансон был все ближе. От него Дорога франков уходила в Юрские горы, на походные маршруты, заваленные снегом – и да, теперь я это понимал. Ну хорошо, вот доберусь я до Швейцарии. И что дальше?

А дальше высились Альпы. И их было не миновать.

Мадам Лука была тощей как жердь. По ее лицу можно было изучать планиметрию. Я узнал ее адрес в приходе Лангра и надеялся, что хоть эту ночь посплю в кровати.

– У тебя что, рак? – спросила она, едва открыв дверь. – У паломников часто бывает рак. Они лежат в больнице и молятся: Господи, пусть мне станет лучше, я совершу паломничество. Потом опухоль уменьшается, и им приходится идти. У меня нет опухолей. Но еще у меня нет плеча. Вот, видишь? – Она чуть отвела полу кардигана. – Видишь? У меня плечо из металла. Вторсырье. Так что, у тебя рак?

– Нет, – ответил я. – У меня нет рака.

– Ты еще молодой.

– Надеюсь.

– Ты подожди пару лет.

Гостиная пропахла пылесосной пылью. Диван захламляла гора чистящих средств. Мадам Лука скинула шампунь для ковров, жестом пригласила меня сесть и положила мне на колени фотоальбом. На первой же фотографии стояла она сама – в Безансоне, перед собором Сен-Жан, с маленькой группой туристов с рюкзаками и палками для трекинга. Над снимком было написано: Паломничество святого Иакова Компостельского. Под ним значились даты: 11.IV.2010 – 6.VII.2010.

Безансон стоял на перекрестье Дороги франков и Пути святого Иакова. В Средние века итальянские города-государства часто воевали между собой, и богомольцам, надеявшимся попасть в Рим, приходилось в такие времена идти в Испанию. Но после Реформации паломнический путь заглох, а ко времени Пиренейской войны был совсем заброшен. В 1986 году, когда Испания вступила в Евросоюз, по этой дороге за целый год проходило едва ли человек десять. Но с тех пор интерес к паломничествам снова вспыхнул, и в тот год, когда в поход отправилась мадам Лука, число богомольцев приблизилось к четверти миллиона.

– Восемь паломников. Вот сколько нас было. Все из Безансона. Все на пенсии. Младшему было шестьдесят один. Старшему… – она наморщила лоб, пытаясь вспомнить. – Старший был очень стар.