Кроссуэй. Реальная история человека, дошедшего до Иерусалима пешком легендарным путем древних паломников, чтобы вылечить душу

В начале XIX столетия церковь Амета приобрела ряд реликвий, связанных с Бенуа-Жозефом. Одни были выставлены в северном трансепте, включая купель, где его крестили младенцем, и соломенную циновку, на которой он умер. Остальные я нашел в застекленных ящиках у входа. Кожаная туфля в позолоченной деревянной шкатулке. Гипсовая маска на подкладке из пурпурного шелка. Пара трухлявых наколенников. Кто был передо мной? Странное дитя эпохи Просвещения? Или великий мученик Средневековья?

В 1881 году пилигрима объявили святым. В день его канонизации Поль Верлен, прославленный поэт-декадент, посвятил этому один из своих сонетов. Оценивая эпоху Вольтера, Робеспьера и Руссо, он уверял, что Лабр был «единственным светлым лучиком во Франции XVIII века». Жюль Барбе д’Оревильи, денди и романист, учитель Пруста, назвал Бенедикта «величайшим бродягой». Андре Бретон, отец сюрреализма – «блистающим нищим». Жермен Нуво, еще один поэт, некогда деливший апартаменты с самим Рембо, в припадке безумия посетил Амет и поклялся провести остаток дней в нищете, а потом, подражая святому, дважды ходил паломником в Сантьяго-де-Компостела.

Неудивительно, что Лабр так очаровал модернистов эпохи fin de si`ecle. Его смирение отдавало игрой на публику; его набожность была пронизана гордыней. Возможно, потому он околдовал и меня, но теперь, при взгляде на эти реликвии, я вдруг ощутил, что в его медленном благочестивом самоубийстве было нечто достойное жалости.

Участок холма между церковью и домом укрывал парк с серой травой и черными клумбами. Четырнадцать точек обзора – надгробные камни с барельефами, изображавшими Страсти Христовы, – сходились в кольцо. Христос несет крест. Христа распяли. Христа сняли с креста и положили в гроб. Под скульптурами значились имена жертвователей: приход Марвиля; графиня Бриа; семья М. Лабра Лароша… Несколько имен заросли лишайником, а один из алтарей, тринадцатый, утерял остроконечную башенку.

СЛЕДУЯ ЗА ХРИСТОМ, ПАЛОМНИК РАЗДЕЛЯЕТ ЕГО ЖЕРТВУ.

Точки обзора спускались в низину, а потом снова поднимались по дальнему склону холма. Я решил пройти весь круг, а потом уйти, и пока я гулял по парку, в голове крутилось одно и то же: Крестный путь, Крестный путь, Крестный путь. Chemin de Croix. Via Crucis. Эталон христианского паломничества. Следуя за Христом, паломник разделяет Его жертву. Если кто хочет следовать за мной, сказал Иисус ученикам, пусть отвергнется себя, возьмет крест свой и идет. Бенуа-Жозеф Лабр услышал этот зов, уморил себя голодом во имя спасения, и его история не давала мне ни минуты покоя. Нет, она не пугала – она была мне близка. Брести неведомо куда, через весь континент, вслед за желанием, которому нет имени… Чувствовать себя так, будто приносишь жертву… О да, это мне было знакомо!

На вершине парка, за четырнадцатым алтарем, в земле застыли три креста. Прожектор озарял распятые тела; у крестов, прикрыв лица, стояли три женщины. Мария, мать Христа, склонилась у ног сына. Я посмотрел наверх, прожектор на миг замкнуло, свет дрогнул, и по скульптурам пробежала тень, словно над сценой, вверху, пронесся невидимый призрак.

Уже стемнело. Я шел все дальше, мимо последних стояний, пока и дом святого, и долина не скрылись в туманной мгле. Ветки терзали небо, словно шипы. Далеко в вышине, яркой звездой в наставшей ночи, блистала Кальвария.

Дорога надежд

Школа имени Жана-Батиста де ла Салля размещалась в бунгало. Точнее, в трех. Небольшие одноэтажные домики ограждали внутренний двор. Бетон украшала занятная композиция, нарисованная мелом – круг, звезда, щит и гербовая мантия: то ли школьная эмблема, то ли площадка для игр. Она заканчивалась у крыльца с запертыми двойными дверями. Позади нашлись еще несколько домиков, столовая, капелла и лужайка, где стоял рождественский вертеп – волхвы ростом с первоклашек и ясли, обвитые мерцающими китайскими фонариками.

Адрес школы мне дали вчера утром. Пансион принадлежал братству святого Пия X, и священники с радостью принимали паломников… по крайней мере мне так сказали. Впрочем, телефона мне никто не назвал, позвонить заранее я не мог и не знал, смогу ли остановиться, а теперь боялся, что дома вообще никого не окажется.

Я ждал довольно долго, и наконец ко мне вышел молодой священник. Я попытался объяснить, что четыре дня тому назад покинул Кентербери, что шел по Дороге франков, что пройду всю Францию, потом Швейцарию…

– Негде спать? – оборвал он.

– Если можно…

– Сколько?

– Ночь.

– Завтра вернутся ученики.

– Я уйду утром.

– Утром месса.

– После мессы.

Священник скрестил руки на груди, потом развел их. Высокий, долговязый, он шумно вздохнул, не размыкая губ.

– Вы один?

– Да.

– Совсем один?

– Совсем.

Его звали брат Робер. В лазарете были свободные койки. Да, кажется, были. Там. Я мог спать там.

Двойные двери вели в зал, где с потолка свисали цепи, сплетенные из бумаги, а в углу, грустно поникнув ветками, стояла рождественская елка.