Кроссуэй. Реальная история человека, дошедшего до Иерусалима пешком легендарным путем древних паломников, чтобы вылечить душу

Над виноградниками, у гряды Монтань-де-Реймс, теснились крошечные поселки. Один из них, Верзене, был знаменит – в нем находились изящные особняки десятка винодельческих компаний, бетонный маяк с музеем вин и деревянная мельница, над которой реял флаг с красной лентой фирмы «G. H. Mumm».

Но он лежал в стороне от моей дороги – я шел в Трепай, поселок в двадцати пяти километрах на юго-восток от Реймса. В канцелярии собора мне дали адрес фермы, где держали комнату для паломников, и прозвонили, спросив, могу ли я остаться. Я мог.

В тот день мне встретились мальчик и девочка, лепившие из снега ангелов. Я спросил дорогу, они указали на лесистые склоны Монтань-де-Реймс, и грунтовка повела меня под сень деревьев по отлогому косогору. По правую руку земля уходила вверх, по левую опускалась к виноградникам. Я вошел в сказочный лес и побрел среди дубов, ясеней и карликовых берез с путаными ветвями. На моей карте он ограждал восточную окраину Монтань-де-Реймс и слегка выходил за пределы деревни Трепай. Но в лабиринте тропок я очень скоро потерял изначальную, да и погода решила, что хватит быть хорошей: дневной свет померк, и резко похолодало. В гуще леса я уже ничего не видел, кроме толстых древесных стволов. Да что лес! Я не мог разглядеть даже карту!

Через час пальцы рук и ног покрылись липкой холодной влагой. Меня прошибала дрожь. Судя по дрожащей стрелке компаса, я шел на запад – значит, я на четверть румба сбился с пути. Земля неуклонно шла в гору. Снежная крупа скрывала следы. Я заблудился, и вскоре станет темно. Нет, я не чувствовал страха – лишь сетовал на то, как легко попасть в беду.

Я остановился. Сел на рюкзак. Прислушался. Тишина угнетала. Снег давил звуки. Прошла минута, другая, и вдруг – шум, похожий на помехи в эфире! Машина! Скрежет колес по льду!

Бежать! Скорей бежать навстречу! По косогору, через заваленный снегом орляк, под кривыми ветками буков… Рюкзак цеплялся за ветки, шипы ежевики разодрали штаны. Паника нарастала волной. Я споткнулся, повалился на землю, рот забился едкой снежной крошкой, но я рывком вскочил и снова побежал: я видел вспышки фар сквозь деревья, я слышал резкий визг тормозов, слышал, как шуршат колеса по замерзшему шоссе…

Крутой склон выровнялся, и я, едва не запнувшись, вывалился из леса на дорогу. По обочинам асфальтовой трассы леденели лужи. Черная гладь магистрали блестела жирной смолью. Машина, за которой я гнался, умчалась прочь, я едва успел заметить отсверк ее задних фонарей – и снова остался один, жадно хватая холодный воздух ночи.

Через семь минут прошла вторая машина – и вслед за ней я поплелся в Трепай.

Ходить в походы надо весной. Или летом, если вы не против жары. В конце лета, ранней осенью… И дело не в погоде. Зимой не хватает света. И все закрыто. Закрыты молодежные хостелы. Закрыты ночлежки для скитальцев – gite d’'etape. Закрыты chambres d’h^otes, дешевые отели режима «ночь и завтрак». Палаточные лагеря… а, да, эти-то откуда возьмутся? Гостиницы мне были не по карману, оставалось ходить по церквям и просить приюта. Иногда я спал в комнатке, примыкавшей к пресвитерии, иногда – на раскладушке в приходской подсобке. Один раз меня пустили только в церковный зал, и я дрых прямо у батареи, раскатав спальник и подложив под голову шерстяной свитер. Временами не удавалось найти ни монастырь, ни пресвитерию, ни подсобку, но меня пускали к себе совершенно незнакомые люди. В первый раз… в первый раз это казалось чудом.

В тот день я миновал виноградники и шел вдоль бокового канала Марны. Река, блестевшая, словно тусклое серебро, заливала бечевник. На дальнем берегу росли ясени, цепляя ветками омелу, и тысячи берез, закрывая солнце, впивались в небо тонкими иглами.

К вечеру я пришел в Шалон-ан-Шампань. Собор был закрыт, но неподалеку нашлась готическая церковь из беленого камня – Нотр-Дам-ан-Во, и в церковной лавке, продавая открытки с монахинями, сидели три женщины. Одна взяла меня за руку и быстро залопотала. Такой молодой! И совсем один! Заблудился! Зимой!

– Как вы отыщете Рим в таком снегу? – удивленно спросила она.

Ее звали Колетт. У нее были карие глаза и каштановая завивка. Она отпустила мою руку, схватила листок, нарисовала синей авторучкой картинку – зимний пейзаж, горы, сосны, игрушечные звездочки, – а внизу подписала молитву, будто строчку из песни: Сколь бы долог путь твой ни был, сколь бы ни был он тяжел… – запихнула листик мне в карман куртки и застегнула молнию.

Когда я сказал, что ищу, где остановиться, все трое начали обзванивать город. В ответ звучал вежливый отказ или механическое «абонент недоступен». «Алло, епархия? Добрый вечер, это хостел? Алло, турлагерь? Отель Мориц? Пресвитерия Сен-Жан?» Спустя десять минут места закончились. Но вдруг Колетт осенило: «Доктор Кьюле! Рю Гарине!» – и она поволокла меня на улицу.