Крот Камня

Иногда они находили клочки этих материалов, не крупнее кротовьей лапки, а иногда это были куски, большие, чем крот мог охватить взглядом. Об их назначении можно было только гадать и надеяться, что со временем, продолжая путешествие, они поймут, в чем заключается смысл этих вещей.

Хищников было очень мало, зато полевок и водяных мышей полно. Запах крыс они чуяли, но ни разу не наталкивались на них. Ласки встречались, но редко, лисы — часто, впрочем, кроту всегда легко уйти от них, стоит лишь зарыться в землю. Лисицы, вообще-то, не особенно любят кротовье мясо, опасность, скорее, заключается в том, что их будут мучить, а не убьют. Хуже обстояло дело с собаками, которых в Вене была тьма, и кошками, которых раньше видел только Триффан. Тоже исключительно опасные звери.

Так или иначе, кроты вели себя крайне осторожно и все, что могло представлять опасность, наблюдали со стороны и изучали, готовясь к тому моменту, когда Триффан решит начать путешествие всерьез...

Спиндл описал Триффана в тот исторический момент, когда кроты наконец направились к сердцу Вена: «Он беспокоится обо всех нас, пугается, если одного из нас нет рядом, огорчается, если кто-то чувствует себя неважно, проявляет решительность, если кого-то одолевает слабость. До сих пор он удерживал нас от проникновения в Вен, выискивая разные предлоги, но делал это из опасения, что мы еще не готовы. Но и теперь, даже если мы готовы, он все равно будет волноваться.

Последнее время Триффан все больше молчал и старался выбирать моменты побыть одному на поверхности. Я неотступно наблюдал за ним и иногда, если слышал хищника или что-нибудь сомнительное, теребил его. В такие минуты молитв и размышлений он, казалось, не замечал  ничего и вздыхал, когда я приближался. Он всегда был добр ко мне и просил меня проводить меньше времени с ним и больше с остальными, чтобы они не чувствовали себя одиноко. Я уверял его, что это не так. Мы все знаем, как сильно переживал Триффан уход из Данктонского Леса, как мучился, чувствуя свою вину из-за гибели стольких кротов. На него очень подействовала смерть Комфри и его подруги Монди. Старлинг продолжала верить, что ее брат Бэйли жив, ее уверенность давала Триффану утешение и помогала надеяться, что хоть кто-нибудь из тех, с кем мы расстались у Камня Комфри, уцелеет.

Иногда мы просим его рассказать нам о Камне, но он говорит, что еще мало знает, отнекивается, объясняя, что еще слишком молод, слишком неопытен, слишком... еще придет время для рассказов. Босвелл велел ему проводить часы в размышлениях, так он и делает. Все же, хоть Триффан и говорит, что еще молод, за это лето он постарел и сильно похудел. У него появились морщины, а глаза смотрят озабоченно. Он начинает выглядеть, как безбрачный летописец — сильный, но больше других нуждающийся в дружеской близости. Триффан знает, как это важно, да и мы, все четверо, часто прикасаемся друг к другу. Какой-нибудь крот, встретивший нас, решил бы, что мы все влюблены! Надеюсь, Камень еще дарует Триффану из Данктона любовь подруги, о которой он мечтает, хотя сильно сомневаюсь, что он одобрил бы мои молитвы об этом! Ну а я, познавший любовь с Тайм, желаю ему этого. Я считаю, любовь приближает крота к Безмолвию».

В своем знаменитом отчете о жизни Триффана Спиндл упоминает об одиночестве крота-летописца, оно преследует его всю жизнь — тучка, которую мало кто, кроме Спиндла, мог разглядеть. Кроты видели лишь то, что нужно было им самим, — вожака, который вел и поддерживал их, а того, что нужно кроту-летописцу, не понимали.

Через два дня после того, как Спиндл записал и закопал эту часть своего отчета, они вернулись к исходной точке — месту своего прибытия в Вен, и Триффан понял, что пришло время отправиться к центру Вена.

Когда Триффан объявил о своем решении, они находились в тоннелях, которые дрожали и сотрясались от близости шоссе на востоке от их убежища. Это массивное сооружение покоилось на огромных серых столбах и тянулось по воздуху на уровне, не доступном глазу крота. Ночью там метались и дико сверкали огни. А на земле был лабиринт труб и стенок и отвратительно пахло крысами, прочей дрянью и собаками. Тут же ходили двуногие, ступая быстро, тяжело. Постоянно раздавались непонятные звуки: грохот, рев, гул, взвизги. Временами наступало затишье. Однако у водовода, который Мэйуид определил как лучший путь под шоссе, воздух был чистым, шумы приглушены, а по обеим сторонам над кротами высились стенки, такие высокие, что небо казалось тоненькой полоской, как бывает, когда сквозь маленькое отверстие узкого хода, вырытого кротенком, пробивается солнце. Повсюду чувствовалась опасность. Кроты не любят открытых тропинок, где может ждать невидимый хищник, готовый в любую минуту напасть.