«Крот» в генеральских лампасах

Это повергло его в настоящую панику, он заподозрил, что в квартире побывали кагэбэшники, и сразу же приступил к проверке: все ли осталось на месте? Как правило, он всегда запоминал, где и на каком месте находились его личные вещи: ручки, карандаши, ластик и ежедневник с номерами телефонов. Затем заглянул в письменный стол — иностранная валюта и брелок от ключей с вшитой в кожаную подложку инструкцией по связи с американской разведкой были на месте. Потом подошел к книжным полкам и первым делом взял с одной из них «Энциклопедию рыболова», в которую были закамуфлированы тайнописные копирки и письма-прикрытия. Убедившись, что к книге тоже не прикасались, он поставил ее обратно на полку. Просмотрел «Справочник по перезарядке боеприпасов к стрелковому оружию», в котором находились две тайнописные копирки и выписка из инструкции по восстановлению связи с посольской резидентурой ЦРУ в Москве. Удостоверившись в том, что все лежало на своих местах и ничего не сдвинуто, Поляков оставил все, как было.

После этого ему стало казаться, что он попал в невидимое кольцо-ловушку, которое постоянно сжимается и сдавливает его. Чтобы вытеснить из головы возникавшие малодушные мысли, он вышел на прогулку по Арбату. Через несколько минут ему показалось, что кто-то следит за ним, следит и будто усмехается, уверенный в своей силе и власти. Давящее чувство тревоги не давало ему покоя. В конце концов он оглянулся и, увидев перед собой метрах в семи-восьми двух прилично одетых молодых мужчин, развернулся и пошел им навстречу. Поняв, что это кагэбэшные «топтуны», он, миновав их, не оглядываясь, направился к своему дому. Почти физически продолжая ощущать за собой «наружку», а она и в самом деле не упускала его из виду, он действовал инстинктивно как опытный разведчик: шел, не оборачиваясь и не поворачивая головы вправо или влево. «Главное — не нервничать и не дать повода “топтунам” заподозрить в том, что я расколол их», — подумал он, подходя к дому.

Дома он все проанализировал и попытался выстроить мысли в отношении своего возможного провала, но у него ничего не получилось. Инстинкт самосохранения подсказывал Полякову, что опасность совсем близка, она ходит где-то рядом и в любую минуту может постучаться в дверь. Не дожидаясь этого, он на другой день вышел опять на Арбат и попросил цыганку погадать. Та предсказала ему дорогу в пропасть и недолгую жизнь. И как назло, в тот же день и час по возвращении домой дорогу ему перебежала черная кошка. С того момента жизнь стешу него устрашающе холодной и горькой. «Все, Дмитрий Федорович[93], кончилось твое везение, — сказал он самому себе. — Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал. Не удалось тебе, милый, прожить в последнее время скрытной жизнью. Слишком уж много ты предал хороших людей. А теперь вот будь готов и к расплате. А все это из-за того, что не на тот алтарь ты положил свои способности. Что ж, с этим обстоятельством надо считаться, как человек считается с тем, что он болен смертельным недугом…»

С того дня спокойствие окончательно покинуло его, кажущиеся равновесие и опора под ногами стали шаткими, как у канатоходца на веревке. Угроза ареста безжалостной глыбой стала с каждым днем наваливаться все больше и больше. Куда бы ни шел теперь Поляков, ему казалось, что все сотрудники наружного наблюдения КГБ заняты слежкой только за ним одним. Такое чувство часто посещает подобных Полякову людей в его положении. Особенно тех, кто хоть раз замечал за собой «наружку». Ничего не поделаешь, в природе человека есть что-то неосязаемое и неуловимое, что долетает до органов чувств и предупреждает его о серьезной опасности.

Лишившись всех точек опоры в жизни, он все больше осознавал зыбкость и ненадежность своей жизни. «Какой же я дурак был тогда, в Дели, когда Вольдемар Скотцко предлагал мне остаться в Индии!» — казнил он теперь себя. Он понимал, что шансы уцелеть уже ничтожны. «Предсказания цыганки, недобрые приметы, связанные с черной кошкой, — все это предвещает мне серьезную угрозу. Я чувствую, что мой арест — это вопрос времени. С ума можно сойти от всего этого», — подумал он и, взяв из холодильника бутылку водки, лихорадочно начал пить одну рюмку за другой. Да и ночью, не в силах заснуть, он пил рюмку за рюмкой, пытаясь заглушить навалившийся ужас страха перед арестом. Изнуренный темными мыслями о возможном расстреле и переживаниями в связи с этим, он только под утро забылся хмельным сном. И снились ему крысы, которые шныряли вокруг, а он постоянно отстреливался от них. Когда, наконец, они все куда-то разбежались и попрятались, то одна с почти оторванной головой осталась сидеть в углу. Мертвенные, немигающие глаза ее уставились на него. И тут он очнулся, лицо его было искажено диким страхом. Ему стало не по себе: сердце сильно ухало, на душе было погано и какой-то мучительный кавардак царил в голове.