Кровь Асахейма

— Вот оно, — сказал Волчий Гвардеец, указывая на устье широкого оврага, выходившее на равнину.

Оно было погружено в тень и не освещалось луной.

Они придут отсюда. Враг забудет об осторожности, уверенный, что на этой земле не осталось защитников. Они горделиво выйдут вперед, переваливаясь при ходьбе из-за раздутых от чумы тел, задыхаясь от скверны, живущие только чтобы разносить инфекцию, которая, бурля, течет по их отекшим жилам. Они притащат с собой боевые машины, и на каждой будут стоять давным-давно отвергнутые типы биологического оружия, отмеченные разрушительными символами темных богов.

Гуннлаугур бежал. Его дыхание участилось, но не от усталости, а в предвкушении.

Скулбротсйор легко висел за спиной. Он будет казаться еще легче, когда Волк возьмет его в руки.

Ингвар шел по пустынным улицам, и его настроение было таким же мрачным, как небо над головой. Грохот и лязг строительных работ по-прежнему звучали в ночи — все новые и новые пушки устанавливались на укрепления и все больше улиц расчищались для организации снабжения. Немногие смертные покидали свои жилища после наступления темноты. Те, кто ему встречался, носили плащи гвардии Рас Шакех или боевую броню Раненого Сердца.

Ингвар не обращал на них внимания. Он шел быстро, спускаясь от Врат Игхала в нижний город. Звезды ярко светили, лишь иногда скрываясь за клубами дыма костров. Отовсюду по-прежнему слышались звуки битвы, далекие, беспрестанные. Лазганы гвардии стреляли тихо, но периодически раздавались выстрелы огнеметов и болтеров сестер, в напряженной и наполненной страхом тишине подобные ударам молота.

Хьек Алейя окутало ощущение надвигающейся беды. Отовсюду пахло смертью. Горожане, гвардейцы и чиновники Экклезиархии подозревали друг друга и спешили донести о каждой замеченной болячке или сыпи, о случайно услышанном кашле. Все это создало натянутую, как кожа барабана, атмосферу всеобщей недоверчивости.

Ингвара это не волновало. Пускай канонисса беспокоится о городе. У него были другие дела.

Собор вздымался перед ним, пронзая шпилями ночное небо. Огни вокруг потухли, из-за чего здание казалось каким-то демоническим запретным местом. Двор, где раньше собирались верующие для получения благословения, был пуст, а каменные плиты разбиты под тяжестью гусеничных транспортов. На шпилях установили тяжелые болтеры, которые выпирали из стен, как огромные тупоносые горгульи. У дверей возвели заграждения из мешков с песком, а сами ворота укрепили полосами металла и окружили наспех сооруженными баррикадами. У всех входов дежурили гвардейцы, которые толпились около установленных на треногах лазпушек и минометов с короткими стволами.

Они расступились, как только Ингвар приблизился к главным воротам, не решаясь встать у него на пути. Гвардейцы увидели мрачное выражение его лица, когда он вышел из охватившей город тьмы.

Космодесантник распахнул двери и вошел в неф, внутри которого гуляло эхо. Он был пуст. Шаги гулко отдавались по просторным залам. Ингвар чувствовал запах ладана, оставленного в корзинах и рассыпанного по полу. Впереди из тьмы проступала статуя Императора.

Глаза Ингвара на миг задержались на изваянии. Образ был сильно стилизован. Лицо Всеотца скрывалось за золотой маской цветущего юноши. Оно было красивым, почти херувимским. Возможно, в этом крылся символизм имперских традиций: Император, пышущий силой молодости, повергает мятежного Воителя, — однако Ингвар сомневался, что эта скульптура отражала реальные события.

С другой стороны, кто из ныне живущих мог сказать, что на самом деле творилось в те времена, полные огня и утрат? Кто сможет точно сказать, что Император не надел маску из золота перед тем, как встретиться в бою с Хорусом в первый и последний раз?

История превратилась в мифы так же, как саги Фенриса, которые снова и снова рассказывались в освещенных кострами залах Этта. Никто за пределами внутренних залов Святой Терры не видел Императора уже десять тысяч лет. Возможно, даже легендарные Кустодии не знали его таким, каким он был на самом деле. Может, перед их взорами представала только внешняя оболочка или иллюзия, созданная Его несокрушимой волей, или ошеломляющие видения славы и искупления, исходящие от его вечного трона.

Однако в соборе Святой Алексии в храмовом мире Рас Шакех он всегда будет таким же, как и в миллионах других мрачных храмов Экклезиархии: юным, могучим, несокрушимым.

Человечным.

Ингвар отвел взгляд и направился к лестнице, ведущей в покои Байолы. Он уже чувствовал ее запах. Она недавно шла по этим ступеням. Подходя к ее комнате, он услышал лязг и жужжание надеваемой силовой брони.

Он распахнул дверь и шагнул внутрь. Байола развернулась навстречу незваному гостю. На ее лице отразилось изумление. Ее помощницы, три молодых женщины из сестринства в черных робах, потянулись за оружием.

— Оставьте нас! — рыкнул Ингвар, вперив взгляд в Байолу.

Он не стал доставать клинок. Его руки были пусты. Ассистентки сестры-палатины направили лазпистолеты на космодесантника. Одна целилась в голову, две других — в сердца.