Впрочем, вице-король не только жил по-королевски, но, по существу, и являлся почти неограниченным властителем страны, впятеро превосходившей Испанию по площади. Он имел право отменять даже постановления высшего суда, именовавшегося Аудиенсией, и указы архиепископа; жалобы же на него следовало подавать на имя самого короля, причём исключительно через Совет по делам Индий. Эта процедура, даже в самых важных и неотложных случаях, занимала год, рассмотрение же обычных дел могло затягиваться до бесконечности.
Я нервно переминался с ноги на ногу, ожидая вызова и гадая, будет ли с ним Елена. И как она меня встретит? Впрочем, вряд ли она может сомневаться во мне больше, чем я сам. Вся моя жизнь виделась мне сейчас домом, сложенным из кубиков лжи, под нагромождением которых найти правду было бы затруднительно и для меня самого.
Потом я почувствовал на себе взгляд и, повернувшись, увидел входившую в помещение Елену. На пороге она помедлила, участливо посмотрела на меня, а потом с улыбкой подошла и протянула руку для поцелуя.
Я поцеловал её.
— Донья Елена, рад видеть вас снова.
— Как и я вас, дон Карлос. Вы заставили нас переволноваться, когда покинули гасиенду. Поначалу мы подумали, что вы совершили неверный шаг и исчезли.
— Прошу прощения, моя госпожа. Я ускользнул, чтобы не причинять лишнее беспокойство стольким людям.
— Не было никакого беспокойства, если не считать интереса к человеку, рисковавшему жизнью ради моего спасения. Мы поняли ваше столь неожиданное отбытие как стремление к уединению, однако, когда мой дядя узнал, что вы были гостем дона Мигеля де Сото, тотчас уведомил того, что мы желали бы увидеть вас снова, во дворце.
Я пробормотал благодарность и изобразил улыбку, ёжась от перспективы оказаться разоблачённым на глазах самых знатных людей города.
Мы с Еленой взглянули друг другу в глаза, и сердце моё растаяло. Она сказала что-то ещё, потом ненадолго отвлеклась, повернулась, приметив что-то в стороне, и тут я увидел висевший на её шее серебряный крест. Увидел и содрогнулся — то был крест моей матери, тот самый, который отобрали у меня инквизиторы. Неожиданное открытие настолько меня потрясло, что мне было трудно сохранять самообладание.
Когда Елена взглянула на меня снова, глаза её были влажными, а щёки порозовели. Она заговорила тихо и доверительно:
— Касательно ваших неприятностей, там, в Испании... Я говорила с дядей, он непременно поможет.
— Елена...
Я взял девушку за руку. То, что она беспокоилась обо мне, тронуло меня до глубины души.
— Я должен просить прощения...
— Елена! — вдруг раздался чей-то голос.
Мы оба вздрогнули и обернулись.
В приёмную вошёл Луис.
На миг я потерял самообладание, потянулся к шпаге и даже выдвинул её на несколько дюймов из ножен, но затем взял себя в руки.
Губы Луиса сложились в улыбку, но глаза были теми самыми, какие я помнил: твёрдыми, змеиными глазами азартного игрока, поднятыми от неудачно выпавших костей.
— Я не хотел прерывать вашу беседу, но вице-король ждёт.
— Дон Карлос, позвольте представить вам моего жениха, дона Луиса де ла Серда.
Мы обменялись с ним поклонами, хотя мне было трудно сохранять нейтральное выражение лица. Слово «жених» чуть не вывело меня из себя.
— Вся Новая Испания благодарна вам за услуги, оказанные донье Елене. И особенно я, как её будущий муж.
Луис поклонился снова. Он говорил вполне искренне, но меня его слова раздражали так, что пришлось стиснуть зубы. В том, что Елена привлекала Луиса, я не сомневался, но он был не тем человеком, который способен испытывать к женщине настоящую любовь.
Я слишком хорошо помнил другие его слова, услышанные из укрытия во время той, давней резни.
— Нам пора предстать перед вице-королём, — заключила Елена.
Она повела меня; Луис шёл позади, и у меня под его взглядом шевелились волосы на затылке. В то время как молодой человек рассыпался в благодарностях, я увидел в его взгляде нечто иное — ревность. От Луиса не укрылось, как мы встретились с Еленой взглядами, и он явно усмотрел в этом нечто большее, чем просто благодарность за спасение.
В отличие от меня внешне Луис с той давней поры почти не изменился, и если бородка хоть как-то скрывала часть оспин, то глаза выдавали жестокость его тёмной души.
Трагическая гибель людей, которых я любил, наполнила мою жизнь гневом, но даже это не заставило меня проникнуться ненавистью ко всему миру. Луис же, родившийся в роскоши и великолепии, в силу превратностей судьбы и разочарований запятнал своё благородное происхождение воровством.
Мне доводилось слышать о его попытках заняться коммерцией. Его отец основательно расстроил фамильное состояние, так что теперь Луису приходилось добывать средства самому, и мне вдруг подумалось, что если он в этом не преуспеет, то тогда, скорее всего, предпочтёт продать подороже свой титул