— Не плач, барыня… Я буду обнимать тебя, сколько хочешь, и стану звать тебя мамой.
При этих наивных словах, при этих нежных и робких ласках, сердце несчастной женщины дрогнуло от глубокой радости. Она подняла Маргариту на руки, посадила ее на колени и осыпала поцелуями.
В первую минуту малютка немного испугалась и с беспокойством оглянулась на кормилицу; но глубокая нежность, зазвучавшая в голосе Эдвиги, скоро успокоила ее.
Она взяла платок баронессы и стала вытирать ей глаза одной рукой, а другой ласково гладила ее щеки и волосы.
Теперь не надо плакать, — сказала она, — потому что я делаю по твоему, мама.
Обрадованная тем счастьем, которое озарило лицо баронессы, она повторила слово «мама» пять или шесть раз.
— Да благословит, да вознаградит тебя Бог, дорогая моя дочка! — промолвила несчастная женщина, притерпевшаяся горю и изнемогавшая под тяжестью этого опьяняющего волнения радости.
В эту минуту по мощеному двору раздался конский топот.
— Пресвятая Богородица, спаси и помилуй нас! — сказала Эдвига. — Я забыла, какая опасность нам угрожает… Марта, надо бежать с ребенком, бежать, как можно скорее… Ты была права. Люди, приходившие наводить справки о том, что тут делается, были, вероятно, присланы бароном. Как он узнал о существовании этого ребенка — Бог знает!.. Но он что-то подозревает. Он верно подстерегает нас!
— Святая Марта, моя покровительница, помилуй нас! — проговорила кормилица. — Что станется с ребенком? Господин, которому я должна была сдать ее, который должен был защищать ее…
— Увы, — сказала баронесса, — он не придет. Дай Бог, чтобы он сам избег засады! О, мой благородный и храбрый Герард! Как страшно подумать, что в эту минуту ты, быть может, умираешь под ударами убийцы, и что я своей неосторожностью была причиной твоей смерти!
— Сударыня, время идет, и господин барон может вернуться, — сказала Марта, дрожавшая всем телом и от души желавшая быть подальше от замка.
— Это правда, — отвечала Эдвига. — Моя бедная голова идет кругом… Минутами мне кажется, что я схожу с ума… Слушай хорошенько… У меня была подруга детства, Матильда фон Реверс, теперешняя баронесса фон Гейерсберг. Она живет в нескольких милях отсюда, около Гейльброна. Мы любили друг друга, как сестры… Мы давно не виделись, но это ничего не значит… Я к ней писала и поручила ей Маргариту. Я окончу письмо… Как только я допишу его, ты пойдешь к Филиппу, который повезет тебя в замок Гейерсберг… Дай мне поцеловать ее еще раз, — прибавила она, удерживая Маргариту, которую Марта хотела взять к себе.
Она поцеловала ребенка и снова принялась писать.
— Баронесса фон Гейерсберг святая и чистая душа, — сказала она, продолжая писать. — Она вдова и свободна в своих поступках; она не откажет исполнить завещания своего умирающего друга… Помоги мне встать.
Опираясь на руку кормилицы, она дотащилась до маленького столика, стоявшего в углу комнаты. Она отперла один из ящиков ключом, который носила на шее, достала два запечатанных свертка, положила их с тремя написанными письмами, в большой общий пакет и заботливо запечатала его четырьмя печатями, завязав двойным шелковым шнурком.
— Отдай это письмо баронессе фон Гейерсберг, — сказала она. — Если Матильда согласится оставить Маргариту у себя и тайно воспитывать ее, то я желала бы, чтобы моя дочь узнала тайну своего рождения не раньше 18 лет. В эти годы она будет уже развитой девушкой и, чтобы ни предложил ей отец, она сумеет выбрать, и…
— Послушайте, — вдруг перебила ее Марта.
— По коридору идут, — прошептала баронесса.
— Шаги вооруженного человека… Может быть, сам барон!..
— Он! Боже мой, Боже мой!
Марта бросилась было к двери.
— Нет, нет, — сказала баронесса, хватая ее за руку. — Теперь поздно бежать. Спрячься!
— Куда же, сударыня?
— Сюда, — сказала баронесса, указывая ей на занавес огромной кровати, стоявшей по тогдашнему обычаю среди комнаты на возвышении. — Спрячься в складках этого занавеса.
— Мама, мама, мне страшно, — заговорила девочка, испуганная слезами и ужасом кормилицы и готовая расплакаться сама.
— Молчи, дитятко, Бога ради, молчи! — сказала Марта, кутая дитя в плащ.
Едва кормилица успела завернуться в широкие складки тяжелого шелкового занавеса, как мощная рука сильно потрясла дверь.
— Кто там? — спросила Эдвига.
— Черт возьми! Вы знаете кто, сударыня, — отвечал грубый и нетерпеливый голос барона. — Отворяйте!
Она еще раз взглянула на кровать, чтобы убедиться хорошо ли спряталась Марта, потом отворила дверь.
Фон Риттмарк вошел так стремительно, что чуть не сбил Эдвигу с ног.
— Где эта женщина? — спросил он, озирая комнату пытливым взглядом. — Не корчите из себя невинность, я говорю о той женщине, которую сейчас привел сюда ваш проклятый паж: его я задеру до смерти.
— Вы, кажется, видите, что я одна.
— Советую не шутить моим терпением, сударыня. Здесь у вас женщина… и ребенок.
— Ребенок? — повторила баронесса, притворяясь удивленной.
— Да, ребенок, ваша дочь, если хотите знать… Вы видите — я все знаю. Не бесите же меня ложью!
Он оттолкнул баронессу, которая стояла перед ним, и быстро обошел комнату, страшно ругаясь.