– Публий Сервилий Каска нанес резаную рану поверх первой. – И Антоний вновь полоснул по воску. Он уже вспотел, и его громкий голос прокатывался над толпой, эхом отражаясь от окружающих Форум зданий. – Его брат, Гай Каска, подступил к ним, когда Цезарь боролся! Он вонзил свой кинжал…
У здания Сената братья Каска в ужасе переглянулись, а потом молча повернулись и поспешили покинуть Форум.
Обливающийся потом Марк освободил от тоги руки статуи и указал на правую.
– Луций Пелла нанес удар в правую руку, разрезал ее от плеча чуть ли не до локтя. – Марк Антоний вспорол воск, и толпа застонала. – Но Цезарь
Толпа надвинулась, доведенная чуть ли не до безумия тем, что происходило у нее на глазах. Здравый смысл ушел, осталась только нарастающая ярость. Немногие из сенаторов остались стоять на лестнице перед зданием Сената, и Марк Антоний увидел, как поворачивается Кассий, чтобы уйти.
– Тут Гай Кассий Лонгин ударил отца Рима, протянув свои тощие руки в зазоры между руками других. – Марк Антоний нанес удар сквозь тогу, порвав ее. – Хлынула кровь, вымочив тогу Цезаря, но он продолжал бороться! Он был солдатом Рима, с сильной душой, а они продолжали и продолжали наносить удары! – свои слова он сопровождал ударами клинка, пронзая воск и разрывая тогу.
Сделав паузу, консул тяжело вздохнул и покачал головой.
– Тут он увидел, что у него есть шанс выжить!
Он понизил голос, и шум толпы стих. Люди надвинулись еще ближе в ожидании дальнейших слов консула. Марк Антоний смотрел поверх голов, но его глаза видели другой день, другое место. Он узнал все подробности убийства из десятка источников, и случившее стало для него таким реальным, будто он сам при этом присутствовал.
– Он увидел, как вошел Марк Брут. Человек, с которым он бок о бок сражался половину своей жизни. Этот человек однажды предал его и присоединился к врагам Рима. Юлий Цезарь простил этого человека, хотя все остальные хотели его четвертовать. Цезарь увидел своего лучшего друга и на мгновение, пусть его и продолжали колоть и рубить, подумал, что он спасен. Подумал, что помощь пришла.
На глаза навернулись слезы. Марк Антоний смахнул их, чувствуя, как навалилась усталость. Но сказать осталось совсем немного.
– И тут он увидел, что в руке Брута такой же кинжал, как и у остальных. Сердце у него упало, и он перестал бороться, – объявил консул.
Остолбеневший центурион Оппий едва не выпустил из рук восковую скульптуру. Он дернулся, когда Марк Антоний протянул руку и набросил тогу на голову статуи, закрывая ее лицо.
– Больше Цезарь на них не смотрел. Он сидел недвижно, пока приближался Брут, а они продолжали колоть и резать его плоть.
Марк поднес клинок к сердцу. Многие в толпе уже плакали, и мужчины, и женщины, выли от ужаса в ожидании последнего удара. Их стенания разносились по Форуму.
– Возможно, последний удар он и не почувствовал. Этого нам знать не дано! – выкрикнул Марк Антоний.
Силы ему хватало, и он вонзил клинок туда, где у человека находилась грудная клетка, вонзил его по самую рукоятку, проделав новую дыру в уже порванной во многих местах тоге. И оставил клинок в статуе, на всеобщее обозрение.
– Положи на пол, Оппий, – скомандовал он, тяжело дыша. – Они увидели все, что я хотел им показать.
Все взгляды скрестились на восковой фигуре в подранной тоге, которая лежала рядом на возвышении. Обычные жители Рима по театрам не ходили. Там бывали только патриции. А тут им показали выдающееся представление. Форум облетел вздох, в котором слышались боль и облегчение.
Марк Антоний собрал медленно ворочающиеся мысли. Он давил на толпу, подзуживал ее, но полагал, что рассчитал все верно. Они уйдут в мрачном настроении, разговаривая друг с другом. Они не забудут его друга, и будут презирать Освободителей до конца своих дней.
– Подумать только, – вновь заговорил он, уже мягче. – Цезарь спас жизни многих из тех людей, которые были здесь, в театре Помпея, в мартовские иды. Многие обязаны ему своим богатством и должностью. И однако они убили его. Он стал первым в Риме, первым в мире, но это его не спасло.
Он вскинул голову, когда из толпы раздался крик.
–
Марк Антоний открыл рот, чтобы ответить, но вместо него это сделали десятки голосов, проклинающих убийц Цезаря. Консул поднял руки, призывая к спокойствию, но одинокий голос стал искрой в сухом лесу, и шум все нарастал – сотни и сотни рук указывали на здание Сената, весь Форум вопил от ярости.
– Друзья, римляне, соотечественники! – проорал Марк, но рев толпы проглотил даже его сильный голос. Те, кто стоял сзади, проталкивались вперед, и первые ряды уже давили на центурионов.