Вместе с лечцом-оружничим он бросился назад к Лыбеди. Поздно! Пешее воинство вперемешку со всадниками бежало от киевских стен, как от огнедышащей горы. Тщетно Громила надрывал голос, пресекая путь беглецам. Его остановил Короб Якун, весь изодранный, перемазанный кровью.
- Государь велел отходить не мешкая. По пути объясню…
С полпоприща проскакав, убедившись, что нет погони, всадники придержали коней, пешие стали восстанавливать строй.
- Все бы удачно, - объяснял Короб Якун, - кабы Мстиславичи особо обученными отрядами не ударили внезапь и не вмяли нас в Лыбедь. Первыми половцы дали плеча. Мы - за ними. Трупами загатили реку. Полонённых не счесть.
- Государь сказывал, Владимирко Галицкий сызнова идёт нам в пособ, - обнадёжил Громила.
- Улита едет, когда-то будет, - пробормотал Короб. И, невольно назвав Кучковну, оборотился к Роду, подмигнув: - Наш спасёныш! Держись подалее от Андрея с Гюргием. Не жалуют тебя государи.
Вся суздальская рать отступила к реке Стугне. Заночевали в открытом поле. Ни единого обитаемого местечка окрест. Сплошь погарь! С утра голодный, за день обессилевший, Род радовался еде и бараньей шкуре, предложенной ему в шатре Короба Якуна. Воевода с боярином отлучились к Гюргиеву шатру…
Якун разбудил гостя на рассвете. Принесли ржаной каравай, сушёное мясо, жбан кислого молока.
- Поспешай к воеводе, оружничий, - велел Короб. - Я прибуду следом.
Вскоре у Гюргиева шатра собралась старшая дружина, бояре. Ждали выхода князя. Знали уже, что великокняжеская рать киевлян тоже остановилась невдалеке. Близился час решающей битвы. Её могло предотвратить киевское посольство. Оно вот-вот должно было подойти.
Род держал копье и щит рядом с воеводой. Он видел Святослава Ольговича Новгород-Северского, обочь с ним - Владимира Давыдовича Черниговского. Князья, занятые беседой, не замечали его в толпе.
Вот приблизилась группа всадников, окружавшая колымагу, запряжённую шестерней.
- Посол!.. Киевский посол! - зарокотали суздальцы.
Под руки вывели киевляне монаха. Под черным клобуком - сухонькое лицо в седой бороде по самые глаза. А глаза горят гневом. Гюргий с Андреем подошли под благословение. Их примеру последовало ближайшее окружение князей. Монахи полукольцом охраняли инока-посла. Род ощутил озноб в теле, но сердце забилось горячо. В посольнике он узнал архимандрита Ананию, игумена монастыря святого Феодора. Живо вспомнилась их единственная тяжёлая встреча. А в чёрной обережи игумена вон тот крайний, ближе всех ставший к воеводину оружничему монах… это не кто иной, как боярин Михаль, с которого убийцы несчастного князя Игоря сорвали золотую цепь. Почему он под чёрной понкой?
- Выслушай, Георгий Владимирич, старшего брата своего Вячеслава, - жёстким старческим голосом начал своё посольство Анания. - Брат твой моими устами лобызает тебя, - игумен, приблизившись, троекратно приложился к Гюргиевым щекам, - и передаёт братние слова: «Сколько раз молил я вас, тебя и племянника, не проливать крови христиан и не губить земли Русской! Изяслав, восстав на Игоря, велел мне объявить, что ищет престола киевского единственно для меня, второго отца своего, а после завладел собственными моими городами - Туровом и Пинском. Равно обманутый и тобою, лишённый Пересопницы, Дорогобужа, не имея ничего, кроме Вышгорода, я молчал. Бог дал мне силу, полки и дружину, а я терпеливо сносил обиды, унижение и думал только о пользе отечества, унимал враждующих. Тщетно! Вы не хотели внимать человеколюбию, нарушили устав Божий. Ныне Изяслав загладил вину свою: почтил дядю вместо отца, я назвал его сыном. Боишься ли унизиться предо мною? Но кто из нас старший? Я был брадат, когда ты родился. Опомнись! Подняв руку на старшего, бойся гнева небесного!»
Игумен умолк и потупился, ожидая ответа Гюргия.
- Передай, честный отче, старшему брату такой ответ, - начал Суздальский князь. - Я тебе, брат, кланяюсь. Речи твои правые. Ты мне вместо отца. Но если хочешь рядиться, пусть Изяслав едет во Владимир-на-Волыни, а Ростислав в свой Смоленск. Тогда мы с тобою урядимся.
- Вразуми тебя Бог, сын мой, - поднял очи Анания.
- Каковой же ответ ты мечтал услышать? - заколебался Гюргий под взглядом старца.
- Мечтаю мирной видеть родную землю, - твёрдо изрёк игумен. - Бог освящает брань с врагом внешним, внутренним же усобицам помогает диавол.
Тем временем Святослав Ольгович и Арсланапа с двух сторон подступили к Гюргию и каждый нашептал ему что-то на ухо. В Суздальском князе смущение обернулось надменностью:
- Ты слыхал моё последнее слово, отче. Ничего не добавлю более. - Князь скрылся в своём шатре.
Андрей единственный пытался удержать отца и не успел в этом. Приближенные стали расходиться.
- Михаль, - остановил Род узнанного монаха.
- Я не Михаль, - обернулся тот. - Я Нестор.
- Ужли моё лицо ничего не говорит твоей памяти? - растерялся Род.
- Говорит, - остановился Нестор. - Ты знавал меня в миру. Я покинул мир после страшных дней нашего знакомства. Чего ты хочешь?
Род, созерцая Михаля-Нестора, что и впрямь был не от мира сего, поспешил открыть ему душу: