Кровь дракона

Хорошенькое личико Мавеллы залилось краской и на щечках заиграли ямочки. Она сменила гнев на милость и, подойдя к мужу вплотную, обвила его шею руками и нежно поцеловала в губы.

– Спасибо, дорогой! Это так мило с твоей стороны, – беря из его рук футляр, пролепетала она. – Мой Бог!.. Это поразительно! В жизни я не сталкивалась с такой необыкновенной красотой!!! Оно… оно… восхищает и ласкает взгляд… о, у меня нет слов!

Прекрасное ожерелье, подаренное любимой супруге, было поистине восхитительно. Обрамленный крупными алмазами большой красный камень так и приковывал взоры и завораживал, захватывая дух и кружа голову.

– Как называется этот самоцвет? – с трудом отрывая взгляд от подарка, восторженно произнесла миссис О’Брайен. – Гранат… о, нет-нет. Это не он. Рубин? Шпинель?

– Мне сказали, что это киноварь.

– Кино… что? – вскинув брови, переспросила молодая женщина. – Что это еще за камень? Впервые о нем слышу.

– Я увидел эту вещицу недавно у Андре… ты знаешь, я частенько покупаю у него предметы антиквариата, исторические реликвии, рукописные книги. Когда я был у него в последний раз, то застал его в совершенно расстроенных чувствах. Он как-то осунулся, разом постарел, потерял лоск. В общем, я почти не узнал его.

– Мсье Андре, – начал я разговор, войдя в его лавчонку, – добрый день. Давненько я не захаживал к вам. Как ваши дела?

– Не могу похвастаться, сэр, – грустно заявил он. – Жизнь преподносит сюрпризы, и пока что они не радуют меня.

– Возможно, я могу быть чем-то полезен? – внимательно посмотрев на антиквара, допытывался я.

– Увы, мистер О’Брайен, помочь мне может исключительно Господь.

– Неужели все так серьезно?

– Судите сами, – грустно вздохнул он, – три месяца назад суд постановил положить мою жену в Бедлам9, через месяц сын попал под почтовый дилижанс и до сих пор лежит в больнице с многочисленными травмами, врачи говорят, что он может навсегда остаться обездвиженным, а дочь…

Сухопарый, еще не старый мужчина с продолговатым лицом, обрамленным поседевшими кудрями, вытер платком набежавшую слезу.

– Простите, мне трудно говорить об этом… две недели назад я похоронил мою Аннет.

– Боже, – вскричал я, – немыслимо! Что же произошло? Я помню ее. Она так молода, да и никогда не жаловалась на здоровье.

– Так и было, – подтвердил антиквар, – моя девочка с детства отличалась бодростью духа и жизнерадостностью. Но три недели назад… я не знаю, что произошло. Дочь замкнулась, стала нелюдимой, неразговорчивой. На все вопросы относительно здоровья отвечала, что у нее все хорошо, и у меня нет причин для волнения. Если бы я тогда знал… Она умерла от передозировки лекарства. Врач, констатировавший ее смерть, сообщил мне, что, по всей видимости, болезнь жены передалась и ей. Кто теперь узнает, так ли это или нет?

– Мне очень жаль, мсье Андре, – выразил я ему свои соболезнования.

– Спасибо вам, сэр, – тяжело вздыхая, отозвался антиквар. – Да откровенно говоря, и с работой не ладится тоже. Из крупных клиентов всего лишь вы и остались. Храни вас Бог и спасибо, что не забываете меня.

– Я уверен, что все… ну почти все наладится, – потрепал я его по плечу. – Не сдавайтесь!

– Только и остается надеяться.

– Что ж, мой друг, есть ли у вас что-то, что могло бы порадовать меня?

– Вас – не знаю, сэр, но уверен, что эта вещица точно доставит удовольствие вашей супруге. Вы взгляните, сэр! Я никогда еще не встречал более искусной работы.