Оглушенный ударом, он с трудом поднялся на ноги и тут же упал бы от адской боли в затылке, но голос чудовища заставил его одеревенеть.
— Иди ко мне, милый. Ночью ты не был так робок.
Следовало незамедлительно выяснить, с чем он столкнулся. Джек, напрягая дрожащие ноги, доковылял до окна и, ухватившись за ставни, с усилием распахнул их. Комнату залил яркий солнечный свет.
Привидение на кровати дико заголосило, прикрывая руками лицо:
— Эй, идиот, ты что, взбесился? Ну-ка закрой их! Сейчас же закрой!
Джек прикрыл ставни, но не слишком плотно, чтобы иметь возможность оглядеться вокруг. Стены комнатки, где он находился, были обшарпанными, пол покрывала корка засохшей грязи, а обстановку этой убогой клетушки составляли кровать и столик с тазиком и полотенцем, столь же засаленным, как и сорочка ужасного существа. Рядом с кроватью стояла наполовину опорожненная бутылка джина. Здесь не жили, здесь зарабатывали на жизнь.
Осознав это, Джек переключил внимание на существо. По голосу он уже понял, что это женщина, но слой штукатурки, покрывавший ее лицо, ничего ему не сказал. Ей могло быть и шестьдесят, и даже семьдесят. Последнее, кстати, более походило на правду.
— Кто… кто вы, мадам?
Женщина захихикала.
— Ох, какой вежливый молодой господин, вот только не помнит свою крошку Энджи. А ведь ночью ты постоянно повторял мое имя. И подбирал к нему всякие рифмы, проказник!
Она вновь захихикала, а Джек, чтобы окончательно пробудиться, нервно встряхнулся и провел рукой по лицу. Он посмотрел на женщину, потом посмотрел еще раз. В некотором изумлении, не веря глазам. У красотки была только одна бровь, правда, очень густая и длинная, однако от ее пары не осталось и следа. Зато волос на голове было в избытке, хотя они неестественно дыбились, а их рыжеватость явно не относилась к природной палитре цветов.
Она заметила, что ее изучают.
— Ох, господи боже! Что ты так смотришь? Это твоя вина, да. Ты так меня лапал, что меня аж перекосило.
Джек вновь ощутил позыв к тошноте. Героически сглотнув подкатившийся к горлу ком, он попытался продолжить расспросы.
— Ты говоришь… Энджи… что мы… ты и я…
— Да ты что, не помнишь, мой сладкий? Надо же, он не помнит свою милую девочку, чье имя… как ты там выражался?.. созвучно множеству распрекраснейших слов!
Множеству? Джек мысленно поразился. Имя Энджи практически не рифмовалось ни с чем, кроме «спятивши», да и то с сильной натяжкой, хотя это слово как нельзя более верно отвечало реальному положению дел.
— Значит… мы… мы… — Он показал на постель.
— Конечно, — продолжала красотка, — ты так надрался, что это тянулось… — Неожиданно ее губы странным образом изогнулись. — Ммм… лаза в полтола дольсе, цем надо бы, дологуша. — Грязный палец был водворен в рот и, покопавшись там, извлек пару вставных челюстей. — Вот так-то лучше, — изрекла она с томным видом и, устремив взгляд на Джека, принялась выгибать какие-то проволочки. — Так на чем мы остановились? О да. Ты так разошелся, что мне пришлось-таки потрудиться. Боже мой, я уже отработала свои денежки, по правде сказать. — Последовала плутовская улыбка. — Ты никак не хотел слезать с меня и прямо так и заснул. И все же это было давненько. — Спустив одну ногу на пол, пожилая кокетка протянула к нему руку. — А твой дружок заплатил за всю ночь. Ну… как насчет того, чтобы получить остальное?
Джек заглянул в щель ее рта. Там торчало всего два зуба. Он мигом расшвырял в стороны ставни, и его вытошнило за окно. Кажется, уже одной желчью. Поблизости зазвонили колокола. Даже после десятка ударов Джек не узнал, что это за церковь. Вытерев рот, он обернулся и услышал характерный щелчок. Челюсти Энджи вновь встали на место.
— Где, — спросил он, стараясь не смотреть на ее опять сделавшуюся лучезарной улыбку, — где я нахожусь?
— В Уксусном дворике. Ты ведь слышал колокола. Это церковь Святой Марии на Стрэнде.
Колокола. Десять утра. Какая-то мысль смутно ворочалась в его утомленном сознании. Ему предстояло что-то сделать, но что?
— Друг? — неожиданно спросил он.
— Что?
— Ты сказала, за меня платил друг?
— Угу. Он сказал, что тебя, мол, надобно ублажить словно лорда.
Ни один могавк такого не произнес бы.
— Как он выглядел?
Единственная бровь сдвинулась к переносице, указывая на напряженную работу мысли.
— Нет… не припомню. Я выхожу на работу к восьми, так что… — Она захихикала. — Но на нем был очаровательный розовенький камзольчик.
Громила. Гораций. Наемник Харроу. Харроу, Крестер…
— Крестер!
Джек вздрогнул. У него два часа. Всего два часа, даже меньше, чтобы хоть как-то привести себя в форму. Ровно в двенадцать его будут ждать. Наглецы из Харроу во главе с милым братцем, без сомнения выспавшимся и хорошо отдохнувшим.
Несмотря на боль, отдававшуюся во всем теле, он лихорадочно заметался по комнате, собирая свое барахло. Все было измято, испачкано, залито пивом и пуншем. Джек громко выбранился и застонал. Потом, запрыгивая в кюлоты, он вспомнил еще кое о чем. И так и застыл: одна нога — в брючине, вторая — голая, вся в пупырышках от утреннего апрельского холодка.
— Проклятье, где мои деньги?
— Деньги?