Кровь героев

В результате оба брата оказались на земле. Из-за пыльного облака Александр сумел разглядеть только руку в кольчужной рукавице, несколько раз взлетавшую в воздух и резко обрушивавшуюся на брата. Наконец, оставив позади себя распластанное тело, к королевской ложе вышел пошатываясь рыцарь без шлема с разметавшимися по плечам черными волосами. В одной руке он сжимал окровавленный кинжал, пальцами другой держал за светлые окровавленные локоны голову своего противника. Рыцарь опустился на одно колено.

— Жалую тебя, Жильбер, сын Генриха Совы, баронством Шатуанским, — с важным видом произнес король Водэн. — И подтверждаю твои права на замок и все земли, села и деревни, завещанные тебе отцом, и все такое прочее… А теперь, Жильбер, отнеси голову на место.

Рыцарь поднялся с колен и, сделав несколько шагов к телу брата, бросил голову, предварительно раскачав ее за волосы. Обезглавленное тело, со странной для своего положения ловкостью, поймало руками голову, будто искусный голкипер мяч. Водрузив на плечи эту, хотя и важную, но отнюдь не самую главную свою часть, тело тяжело поднялось и, взяв стоявшего рядом коня за повод, понуро поплелось прочь.

— Старина, Генрих, — услышал Климов голос Водэна Первого и, обернувшись, увидел, как он подозвал к себе какого-то угрюмого человека в одежде ремесленника-горожанина. На руке его сидел сокол, его голова была покрыта черным колпачком.

Когда человек подошел, король попросил ласково:

— Не попредседательствуешь тут за меня? Нам с моим другом пора.

«Ремесленник» почтительно кивнул.

— Как прикажите, Ваше Величество, — сказал он и коротко, с достоинством поклонился. (Несмотря на то что подошедший говорил по-французски, более чем скромных познаний Климова в этом языке оказалось достаточно, чтобы понять обращение «сир».)

— Брось ты это, Генрих, а? — взмолился старик, отдавая «горожанину» венец и мантию. — Ты же знаешь, я терпеть не могу лести. Ты единственный настоящий король тут, тебе, как говорится, и карты в руки. Развлеки без меня мою Фригги.

Попрощавшись с Генрихом, который, естественно, никак на знаки внимания к собственной персоне не отреагировал, и раскланявшись с королевой Фредегондой (та благосклонно кивнула «барону» головой), Климов вслед за своим провожатым спустился с трибуны ристалища.

— Германский король Генрих, — ответил Водэн на немой вопрос Саши, — был просто без ума от соколиной охоты. За что и прозвище свое получил — Птицелов. Замечательный человек, у него и в вашем веке нашлось немало почитателей, для них у меня даже заведено отдельное помещение, целый громадный плац. Они там маршируют с факелами, произносят речи… Генриха вот почетным фюрером избрали. В общем, тоже при деле, как и все прочие. У меня, знаешь, тут полный порядок. Ни один земной правитель и мечтать ни о чем подобном не может. Да что земной, этот самый, который все чудесил в как ее… ах ты, черт, все забываю… — Старик защелкал пальцами.

— Это вы про Па… — начал было Саша, но хозяин Валгаллы услышал его мысль раньше, чем она была высказана.

— Вот-вот, — обрадовался король, — в Палестине. Так вот, и ему пришлось сатану выдумывать, чтобы паству в узде держать…

— Это вроде не он выдумал, — неуверенно протянул Климов, некстати демонстрируя свои познания в теологии. — Это еще господь Саваоф сподобился… Кого-то там куда-то изгнал…

— Вот-вот, — согласился старик, — система у них проста, как грабли. Один — добряк, второй — злодей. Просто и гениально.

Александр вдруг заметил, что в речи гостеприимного хозяина стало попадаться как-то уж очень много знакомых слов.

Не успел он еще по-настоящему удивиться, как старик остановился и произнес:

— Прошу садиться.

Климов поднял глаза и увидел вместо неоседланных коней, на которых он со своим гидом прибыли сюда, сверкавшую лаком тушу длинного белого лимузина с открытой задней дверцей. Не веря себе, Саша посмотрел на старика. Того было просто не узнать: шикарный костюм, должно быть, от Кардена (Климов в такого вида одежде не слишком-то разбирался), аккуратно подстриженная борода, длинные седые волосы, собранные в хвост на затылке. Аристократ, унаследовавший многомиллионное состояние, профессор Гарварда, меценат и покровитель всевозможных искусств, и прочая, и прочая, и прочая… Саша буквально вперился взглядом в своего спутника, не будучи в силах отвести глаз от столь великолепного зрелища.

Сверкнув бриллиантовой запонкой, старик указал Климову на машину и повторил свое приглашение.

— Здесь называй меня мистер Вайстор, — сказал старик Климову, когда лимузин остановился возле здания, по виду очень похожего на огромный стадион, и они вышли.

— Да, мистер Вайстор, — послушно повторил Саша.

— Сэр, — добавил «меценат».

— Сэр.

— Замечательно.

Внутри здания, и на самом деле оказавшегося стадионом, стоял невообразимый шум. Ревели мощные моторы тяжелых мотоциклов, перекрывая доносившийся неизвестно откуда грохот барабанов. Климов прислушался и не поверил своим ушам — ударную установку разносил в дребезги не кто иной, как Джон Бонэм, исполнявший своего незабываемого «Моби Дика».