Кровь героев

Паренек не спеша поднялся, выпрямился и совсем как взрослый посмотрел Эйрику в глаза.

— Надо убить его, — упрямо твердил Рагнар. — Он осмелился напасть на викинга и заслуживает за это смерти.

— Подожди, Рагнар, — отмахнулся от воина Эйрик и вновь спросил мальчика: — Так кто твоя мать? И кто ты?

Мальчик гордо вскинул подбородок.

— Я — Беовульф, сын Ульрики, колдуньи. Она умерла в прошлом году.

— Беовульф? — переспросил Эйрик.

— Да, но все здесь называют меня волчонком.

— Почему?

— Потому что мой отец — волк, — твердо ответил мальчик, глядя в глаза викингу. — Мать говорила, что он придет за мной с востока через тринадцать лун после того, как боги возьмут ее. — Беовульф показал пальцем в сторону моря. Он придет, чтобы сделать из меня воина. Она научила меня языку норманнов, чтобы я мог говорить со своим отцом.

— Так выходит, что твой отец не волк, а человек, раз он может говорить? — спросил Эйрик.

— Он и волк, и человек.

— И кто же он?

— Ты, — твердо произнес Беовульф.

* * *

Климов подскочил в постели и, вытаращив глаза, уставился прямо в темноту, разбавленную жидковатым светом близившегося утра. Затем с опаской огляделся вокруг, точно ожидая, что из предрассветной мглы, наполнившей комнату, на него прыгнет Рагнар с секирой, или Эйрик с мечом, или Беовульф с кинжалом. Убедившись, что в комнате он совершенно один, Саша, тяжело вздохнув, рухнул обратно на подушку и с опаской закрыл глаза, ожидая, что, чего доброго, снова встретится с привидевшимися ему героями необычайно отчетливого сна.

— Часть вторая, продолжение следует, — прошептал он плохо слушавшимися спросонья губами и, ощущая боль в черепной коробке, подумал: «Кажется, я с вечера хватил лишнего. Пьянство в одиночестве — признак прогрессирующего алкоголизма. Кошмар ночи сменяется ужасом утра».

Полежав немного и утвердившись, что просто так уснуть ему уже не удастся, Климов приподнялся на локте. Еле разлепив отягощенные излишними возлияниями веки и дождавшись, когда запрыгавшие было поначалу кроваво-красные иероглифы на дисплее стоявшего прямо на телевизоре будильника фирмы «Daewoo» сложатся в различимые глазу цифры, Саша установил, что пробудился в начале пятого утра.

«Ну и денек, — подумал Саша, вспоминая все случившееся с ним накануне. — И ночка не хуже, а утро так просто божественное».

По дороге с лапотниковской латифундии Климов пробил колесо, а так как запаски у него не оказалось, то до города он добирался с большими приключениями. На последнюю имевшуюся у него наличность Саша приобрел в частной придорожной авторемонтной шарашке старое колесо, еще какое-то время ушло на то, чтобы его поставить. Одним словом, у профессора Стародумцева Климов появился только в одиннадцать часов вечера. Господи! Как прыгал дедок вокруг стоившего Саше таких нервов ларца. Он почти не сокрушался об отсутствующем мече, на который ему все-таки тоже очень хотелось посмотреть. Главное ведь — получил, чудак, свою конфетку. Он так впился глазами в пергаменты, которых касался с величайшей бережностью, точно христианин-фанатик страниц Священного Писания, что совершенно забыл о своем госте, которому предложил выпить кофейку и виски, привезенного ему приятелем-англичанином аж из самой Шотландии. Саша так устал, что сам не заметил, как уговорил почти половину бутылки, в очередной раз оставшись в недоумении: «Чегой-то его там все уж так любят?»

На прощание старик опять раскудахтался на тему Сашиных предков и, поминутно рассыпаясь в благодарностях, обещал завтра же сделать для наследника древних норманнских баронов перевод творений мессира Габриэля де Шатуана. Милентий Григорьевич, судя по всему, ложиться спать в эту ночь не собирался. Лет двадцать назад Александр и сам с удовольствием просидел бы с профессором до утра, но сейчас больше всего на свете ему хотелось добраться до своей постели, вытянуться во весь рост и уснуть. Однако бес, как говорится, не дремал. Проезжая мимо одиноко светившегося окошка ночного киоска, Климов остановил машину и, вывернув карманы, выгреб оставшиеся после приобретения колеса деньги, которых хватило как раз на покупку бутылки болгарского бренди…

Александр отправился в ванную, умылся и прополоскал рот, стараясь избавиться от противного металлического привкуса. Вода в раковине на секунду стала розовой. Он потрогал десны и долго еще полоскал их холодной водой (горячей не было уже почти месяц), пока наконец кровотечение не прекратилось. Климов с усмешкой посмотрел на груду старых, еще хрущевских дензнаков на полочке, над сливным бачком, и покачал головой.

«Будешь знать, как пить без закуси, — пожурил он себя, отправляясь на кухню, где на столе, заваленном разбросанными в полном беспорядке кассетами и компакт-дисками, стояла пузатая бутылка, в которой еще оставалась примерно треть отвратительного напитка, — виновница плохого самочувствия и дурного расположения духа. — Вылить ее что ли ко всем чертям?»