Кровь и лунный свет

Отскочив из луча лунного света, словно от огня, я с облегчением – и мучительной болью – понимаю, что чувства вновь становятся привычными. Почти. Я слышу и вижу намного лучше, чем раньше, но не так хорошо, как пару секунд назад, когда рука была в луче. И, как бы это ни ошеломляло меня, было в этом что-то… изумительное. Мощное.

Мне захотелось почувствовать это снова.

Но лучше по-другому. Я закрываю уши руками и зажмуриваю глаза, чтобы отсечь слух и зрение. А затем – выдыхаю до тех пор, пока в легких ничего не остается, и выхожу на свет.

Три. Два. Один.

Я медленно и осторожно вдыхаю, наслаждаясь отдельными ароматами, которые попадают в мой нос. Грубые, плотные волокна шерсти с юбки. Сухая пыль с потолка, которая танцует в воздухе со свежей весенней цветочной пыльцой. Неприятная горечь от бочки с пищевыми отходами, которую госпожа Лафонтен выставляет на улицу, чтобы бездомные мальчишки могли в ней покопаться. Но последний запах приглушен, а значит, крышку еще не поднимали.

Как только мне удается определить источник всех ароматов, я переключаюсь на осязание. Ночной воздух, словно шелк, ласкает мою кожу. Половицы под ногами прогибаются всего на волосок. И стоит сосредоточиться, как становится слышен топот восьми лапок паука, пока тот не переползает на следующую доску. Даже боль от синяков на талии ощущается сильнее из-за пояса юбки, которая хоть и надета чуть ниже талии, но все равно стягивает кожу.

Пора перейти к слуху. И я убираю руки от ушей.

Ветер громко стучит по оконной раме. Реми храпит… Нет, это храпит госпожа Лафонтен в комнате напротив спальни сына. Я перевожу внимание на улицу – и различаю звуки, которые никогда не слышала: трепетание крыльев мотылька, взмахи кожистых крыльев летучей мыши, которая с пронзительным криком несется к своей добыче.

Из соседнего квартала доносятся шаги стражника, патрулирующего улицу с проржавевшим и скрипящим фонарем в руках. На чердаке соседнего дома скребутся крысы и капает с водостока вода. А из переулка внизу доносится сердцебиение человека.

Глава 14

Кто-то стоит у дома магистра Томаса рядом с кухонной дверью.

От удивления я распахиваю глаза и отступаю назад, невольно выходя из света. Стук чужого сердца тут же становится тише, а мое собственное стучит так громко, что с трудом заглушает его.

Золотистый свет освещает переулок, когда двери открываются. Кем бы ни был этот человек, его, судя по всему, ждали. Потому что магистр Томас – единственный в доме, кто еще не спит, кроме меня, – впускает его. Мне становится интересно, удастся ли их подслушать, поэтому я опускаюсь на колени и прижимаю ухо к полу.

Слова звучат приглушенно, но сами голоса – дружелюбно. А ведь несколько секунд назад я бы с легкостью их услышала. Лунный свет остался лишь на подоконнике, поэтому я протягиваю туда руку. И мои надежды оправдываются: как только свет попадает на пальцы, магия возвращается. Крепко вцепившись в оконную раму, я прижимаю ухо к трещине между половиц и закрываю глаза, чтобы сосредоточиться.

– …Удвоили. Сейчас слишком рискованно выходить на улицу, – говорит магистр Томас. – Ты уверен, что тебя видели той ночью?

– Да, наркоман под сконией, – отвечает мужчина.

Судя по последующему скрипу и ворчанию незнакомца, он устроился у огня.

– А что касается стражи, эти почитатели Солнца не видят дальше своих фонарей.

Почитатели Солнца. Только дети Ночи говорят с таким пренебрежением. И фраза «той ночью» может означать только ночь убийства Перреты. Но даже без этих подсказок я узнала позднего гостя по его голосу. И могу представить, как отблески пламени освещают его покрытое шрамами лицо и отражаются в подведенных глазах. Но больше всего меня поражает то, что магистр Томас знаком с селенаэ. Почему он мне этого не сказал?

– Ты понимаешь, зачем я пришел, не так ли? – спрашивает мужчина.

Архитектор со скрипом откручивает металлическую крышку с бутылки, наполняет два стакана.

– Ты уверял меня, что этого никогда не случится, – говорит архитектор.

– Не испытываю ни капли радости из-за этой ошибки, – отвечает селенаэ. – И сожалею. Ты даже не представляешь, как сильно.

Магистр Томас одним глотком осушает стакан и несколько раз кашляет, а затем вытирает рот.

– Это я разрешил ей выйти из дома ночью. Так что в этом есть и моя вина.

Видимо, они говорят о Перрете. И мое сердце кровоточит от осознания, что архитектор считает себя ответственным за ее смерть, пусть и частично.

– Это лишь доказывает, что от судьбы уйти невозможно, – тихо говорит селенаэ. – Как и помешать восходу Луны.

– Что ж. – Магистр Томас ставит бутылку на стол и тяжело опускается на другой стул. – Я обещал заботиться о ней, но мне не удалось. И когда это повторится – вопрос одного лишь времени.

– Да, – соглашается мужчина. – Это напоминает пристрастие к чистой сконии. Стоит однажды попробовать, и…

Как и Симон, они считают, что убийца нанесет новый удар. Что его жажда мести и злость никогда не утихнут.

– Но тебе удалось совладать с этим, – напоминает магистр Томас.