– Так хорошо, как можно знать младенца. – На ее лице появляется легкая улыбка. – На самом деле ты стала первым ребенком, которому я сама помогла появиться на свет. Примерно в твои нынешние годы.
Значит, она может рассказать о моих родителях. Или, по крайней мере, о матери.
– Как тебя зовут, кузина?
– Афина. – Ее глаза блестят, когда наши взгляды встречаются. – А ты Катарейн.
– Катрин.
– Если тебе так больше нравится.
Ее голос звучит так спокойно, что я невольно задумываюсь, не оскорбила ли ее своей настойчивостью. Но разве можно отречься от такого человека, каким меня воспитали мать Агнес и магистр Томас?
– Но ты можешь звать меня Кэт.
Эти слова вызывают у нее улыбку:
– Хорошо, Кэт.
Мы останавливаемся у зеленой двери, на которой на уровне глаз нарисован белый круг, перечеркнутый по вертикали толстой линией, которую обвивает змея.
– Знак целителей, – объясняет Афина. – Семейное ремесло.
– Значит, вы тоже врач? – спрашиваю я у Грегора.
Смех зарождается в его груди и вырывается наружу:
– Нет, это брату достался дар целительства, а мне – приятная внешность.
Можно не сомневаться – насчет внешности он шутит.
– Ваш брат?
– Да, брат-близнец.
Афина открывает дверь и жестом приглашает нас пройти. Слева стоит лестница, но кузина ведет нас по коридору в дальнюю часть дома. В самом конце – две двери. Справа находится кухня, где с потолка свисают сушеные травы. А напротив – комната для больных, не похожая ни на одну из тех, что я видела раньше.
Хотя в ней нет ни одного окна, воздух свежий – кажется, здесь даже гуляет легкий ветерок. Сферы из полированного камня размером с яблоко, стоящие на небольших постаментах, которые галлийцы называют подсвечниками, освещают комнату мягким светом. Он неяркий, но его хватает, чтобы разглядеть бледную, неподвижную фигуру на кровати.
– Маргерит!
Подбежав к подруге, я опускаюсь на колени и сжимаю ее холодную руку в ладони. Ее голова обмотана чистыми бинтами, но очертания раны проступают даже сквозь них.
– Она меня слышит? – спрашиваю я.
– Да, она слышит практически все. – Афина пододвигает ко мне табурет, который я принимаю с благодарностью. – А вот ты ее так просто не услышишь.
– Для этого нужно прикоснуться к ее крови, верно?
В кои-то веки мне не терпится это сделать. Глаза Грегора сужаются:
– Откуда ты это знаешь?
– Уже делала это, – признаюсь я. – Хотя и случайно.
Улыбка Афины, обращенная к Грегору, полна самодовольства:
– Я же говорила.
Он качает головой:
– Это невозможно. Такая способность – редкость даже для селенаэ. А те, в ком течет разбавленная кровь, намного слабее.
– У меня есть теория на этот счет, но сначала надо поработать. – Афина переворачивает руку Марги и кладет металлический камень на ее ладонь. – Можно заменить кровь этим, – говорит она. – Возьми ее за руку снова.
Я послушно накрываю камень своей ладонью, скрывая его в наших руках, и мысленно зову: «Марга? Ты меня слышишь?»
– Так она не услышит, – Афина упирается пальцем в камень и слегка подталкивает, чтобы он полностью скрылся между нашими ладонями. – Ты должна обращаться к ней вслух.
Значит, кузина и дядя услышат половину нашего разговора. Я делаю глубокий вдох и снова зову:
– Марга?
Я наклоняюсь вперед и накрываю левой ладонью наши соединенные руки.
– Я здесь, Марга! Я здесь.
– Прости, что не пришла раньше.
– Очень хорошо, – хвалит Афина. – Спроси, болит ли у нее что-нибудь.
– Целительница, ухаживающая за тобой, – объясняю я.
Наша связь наполняется страхом. Несомненно, это результат влияния сестры Берты.
Но я не собираюсь лгать, даже если Маргерит никогда не узнает об этом.
– Да. Она прилагает все силы, чтобы тебе помочь.
Я повторяю ее слова Афине.
– Это оттого, что ты лежишь неподвижно. Но, раз ты чувствуешь боль, твой мозг не так сильно пострадал, – кивнув, говорит она.
– Ты помнишь что-нибудь о прошлой ночи? – спрашиваю я у Маргерит. – Видела человека, который причинил тебе боль?
Она замолкает, словно обдумывает, что сказать.