– Пожалуй, я буду пытать и тебя, – прошептал он. – Посмотрю, кто из вас сломается первым.
Мадам Лабелль ответила ему суровым, непокорным взглядом, и я ощутил прилив гордости.
И любви.
– Почему болиголов не действует на тебя, mon amour? – Огюст выпустил ее губы и погладил по щеке. Казалось, кроме них двоих в комнате больше никого нет. – Почему он тебя не дурманит?
Мадам Лабелль вздернула нос.
– С первого же дня нашей встречи я сама вводила себе болиголов каждый день.
– Ах, ясно. – Он впился пальцами ей в кожу. – Вот тебе и искренние чувства.
Дверь кабинета распахнулась, и в комнату вошел мужчина в ливрее.
– Ваше Величество, я задерживал священников как мог, но они настаивают на том, чтобы начать мессу незамедлительно.
Еще секунду Огюст смотрел на мою мать. Затем, вздохнув, отпустил ее и поправил одеяние. Пригладил волосы.
– Увы, похоже, с беседой придется повременить до окончания торжеств. – Он с выученной ловкостью нацепил черные перчатки, а вместе с ними – и маску. Личность другого человека. – Когда все будет кончено, я пошлю за вами – если только она сама к тому времени не прибудет сюда.
– Мы ведь уже сказали. – Я сомкнул глаза, борясь с головокружением и тошнотой, но от темноты стало только хуже, и пришлось открыть их снова. – Моргана
– Я говорю не о Моргане, а о ее дочери.
Зловещая улыбка Огюста блеснула, бросив на мое сердце тень. Тень страха. Только теперь я наконец ощутил его.
– Если ты любишь ее так сильно, как утверждаешь, она придет за тобой. А я… – Проходя мимо, он похлопал меня по щеке. – А я буду ждать.
Если подобное вообще было возможно, в подземельях оказалось еще холоднее, чем на улицах. В углу нашей темницы, где вода стекала по камню в лужицу на земляном полу, наросли сосульки. Я привалился к железной решетке, чувствуя, как ослабело мое тело. Руки мадам Лабелль были все так же связаны, но она потерла рукавом о лед, чтобы смочить ткань, и присела рядом со мной, пытаясь утереть мне лицо.
– Поскольку тебя обильно стошнило и весишь ты немало… – проговорила она, тщетно пытаясь меня утешить, – действие инъекции должно скоро пройти. К тому времени как Луиза явится нас спасти, ты будешь чувствовать себя прекрасно. Остается лишь надеяться, что она догадается о произошедшем прежде, чем нас съедят крысы.
– Она не придет, – глухо ответил я. – Мы с ней поссорились. Я сказал, что она похожа на мать.
Бо отломил сосульку и швырнул ее в стену.
– Ну прекрасно. Просто
– Наши оковы смазаны неким веществом, которое снижает чувствительность. Я не могу даже пошевелить руками.
– А локтем можно? Или пальцем ноги?
– Можно, конечно, но выйдет неуклюже, непредсказуемо. Вероятно, если я попытаюсь, то сделаю только хуже.
– Как это?
– Чтобы управлять узорами, требуется определенная сноровка, Ваше Высочество. Представь, каково завязывать узел локтями или ногами, и, возможно, поймешь, насколько это сложно. С помощью рук – пальцев – мы можем обозначить наши намерения куда яснее. – Мадам Лабелль раскраснелась, но продолжала вытирать мне щеки. – К тому же от тебя
Бо сердито обошел темницу, как ощетинившийся кот.
– И что?
– Материны титьки, – вздохнула мадам Лабелль и утерла лоб предплечьем. –
– Ну и что нам тогда делать? – Бо всплеснул руками. – Сидеть тут и ждать, пока отец скормит нас своим крысам? Обратиться к нему – отличная затея, кстати, – прорычал он. – «Когда-то он меня любил». Ага, держи карман шире.
– Бо, – сказал я, увидев, как вздрогнула мадам Лабелль. – Заткнись.
–
Бо отвернулся к коридору и сердито скрестил руки на груди.
– Ну уж простите, что больше вашему чутью я не доверяю.
Я уставился на него и вдруг осознал истину. Розовые очки. Бо тоже пришлось их снять. Несмотря на все их разногласия, он все равно ждал и хотел от отца большего. И все его мечты прилюдно разбились в тронном зале.
Бо по-настоящему утратил отца. А я лишился всего лишь образа, мною же и придуманного.
– Стойте-ка.
Бо резко схватился за решетку и всмотрелся во что-то в конце коридора. Я обернулся и приник к прутьям, услышав из-за двери испуганные крики. Острая и нежданная надежда вспыхнула в груди. Неужели… Неужели Лу все-таки пришла на помощь?
Бо усмехнулся.