Кровь и мёд

– Рид говорит, я… потеряна, – выдохнула я. Эти слова прозвучали едва слышно, но я не смогла бы их сдержать, даже если бы захотела. Они будто таились прямо у меня под кожей, терпеливо выжидая именно этой минуты. Выжидая, пока в моей душе откроется окошко для последней отчаянной надежды. Для… молитвы. – Говорит, что я меняюсь… что я уже другая. Может, он и прав. Может, я просто не хочу этого замечать… или же не могу. Но кавардак я устроила страшный, это точно. Оборотни нас бросили, и если меня не убьет мать, они сделают это сами. Хуже того, Ля-Вуазен постоянно… наблюдает за мной. Будто чего-то ждет. Николина вздумала, что мы с ней лучшие подружки, а я… Я не знаю, что делать. У меня нет ответов. По идее, за них у нас отвечаешь ты.

Я хмыкнула и отвернулась, вдруг ощутив острый приступ гнева. Слова полились быстрее, не ручьем, но рекой.

– Я, между прочим, читала твою книжку. Там сказано, что ты соткал всех нас во чревах наших матерей. Если так, не повезло мне, правда ведь? Я и в самом деле лишь орудие в ее руках. Она хочет использовать меня, чтобы уничтожить мир. Верит, что мое предназначение – умереть на алтаре, а ты… ты отдал меня ей. Теперь я уже не невинна, но ведь была когда-то. Я была ребенком. Младенцем. И ты подарил меня женщине, которая готова меня убить, которая никогда меня не любила… – Я замолкла и закрыла глаза ладонями, тяжело дыша. – И сейчас я изо всех сил держусь, пытаюсь не сломаться, но… уже поздно. Я сломлена. И не знаю, как все исправить, как вернуть прежнюю себя, прежнего Рида, вернуть все, что было между нами. А он… он меня ненавидит… – И снова я захлебнулась словами. Абсурдный, неуместный смех подступил к горлу.

– Я даже не знаю, есть ли ты на свете, – прошептала я, смеясь, плача и чувствуя себя до крайности глупо. Руки у меня дрожали. – Наверное, болтаю сейчас сама с собой, как сумасшедшая. Может, я и впрямь сошла с ума. Но… если ты правда где-то есть, если ты сейчас меня слышишь, прошу тебя, пожалуйста…

Я опустила голову и закрыла глаза.

– Не бросай меня.

Так я и сидела, понурив голову, еще несколько долгих минут. Так долго, что слезы замерзли на щеках, пальцы перестали дрожать, а окошко в душе медленно и тихо закрылось. Ждала ли я чего-нибудь? Я и сама этого не знала. Так или иначе, ответом мне послужило только молчание.

Я утратила счет времени, погрузившись в мысли, и только посвистывание Клода Деверо привело меня в чувство. Когда Клод вышел на крышу, я едва не рассмеялась. Едва. Никогда не встречала человека, которого так влекло бы к душевным терзаниям. Стоило хоть немного углубиться в самокопания, он тут же возникал поблизости, как оголодавший человек при виде лавки выпечки и сластей.

– Я совершенно случайно подслушал… – сказал Клод беззаботно, садясь на карниз рядом со мной, – твою прелюбопытную беседу с небесами.

Я закатила глаза.

– Вовсе не случайно.

– Ты права. Я до ужаса люблю подслушивать и извиняться за это не буду. – Едва заметно улыбнувшись, он толкнул меня в плечо. – Я решил, что тебе стоит знать: Рид вернулся. Он цел, но не сказать, что невредим.

Я не сразу осознала суть его слов.

«Цел, но не сказать, что невредим».

Я вскочила и чуть не рухнула с крыши, поскользнувшись, – так спешила к лестнице. Клод поймал меня за руку, мягко покачав головой, и у меня упало сердце.

– Позволь ему собраться с духом, chérie. Он пережил немало.

– Что случилось? – спросила я резко, вырвав руку.

– Я не спрашивал. Он расскажет нам сам, когда будет готов.

– О. – Лишь одно это слово лучше сотни других выразило всю боль моей души.

Теперь я была одной из «нас» – посторонних людей, которых более не касались самые сокровенные мысли и тайны Рида. Я сама оттолкнула его, испугавшись – почти обезумев от страха – того, что он сделает это первым. Рид, конечно же, не стал меня отталкивать, но сделанного не воротишь. И во всем была виновата я, я одна. Я медленно опустилась обратно на карниз.

– Понимаю.

Клод вскинул бровь.

– Правда?

– Нет, – горько сказала я. – Но вы это и так знали.

Мы помолчали еще с минуту. Я наблюдала за скорбцами – в основном это были бедняги в черном рванье, – которые продолжали собираться на улице. Колокольня пробила половину четверть часа назад. Вскоре заупокойная месса завершится и по улицам двинется погребальная процессия, чтобы простолюдины могли проститься с Архиепископом. Его тело пронесут по этой самой улице к кладбищу, в Церковный склеп, что находился в усыпальницах. От мадам Лабелль я все еще была не в восторге, но место она выбрала дальновидно.

Если кто во всем королевстве и любил Архиепископа, – это Рид. Именно он должен был готовить его тело к погребению сегодня утром. Рид должен был произносить над ним речи. Рид сейчас должен был нести бдение рядом с ним.

А он вместо всего этого вынужден скрываться в грязном трактире.

Рид не застанет отпевание и погребение Архиепископа, не сможет проститься с ним навсегда. Я отмахнулась от этой мысли, снова ощутив, как подступают слезы. В последние дни я будто только тем и занималась, что плакала.