Кровь и мёд

– Магия сеет лишь безумие и хаос. – Я отжал рубашку, подошел к столу, споткнулся о свою сумку и чертыхнулся, кляня тесноту. – Я не хочу иметь с ней дела.

– В аду и на небесах не сыщется всего, что есть на этом свете, но ты все так же слеп. Я говорила это прежде и скажу снова. Открой глаза, Рид. Магия тебе не враг. Более того, если мы в самом деле намерены убедить Тулуза и Тьерри пойти на союз с нами, тебе придется смягчить резкость своих убеждений.

Я застыл, не донеся кружку до рта.

– Что?

Мадам Лабелль проницательно оглядела меня поверх своей собственной кружки.

– Вся суть нашей затеи кроется в том, чтобы найти соратников, и двое очень могущественных возможных союзников только что встретились нам на пути. Моргана не будет ожидать подобного. А на то, чего Моргана не ждет, она не может и повлиять.

– Мы даже не знаем, ведьмаки ли они, – пробормотал я.

– Подумай-ка получше своей дурной головой, сынок, пока ее не лишился.

– Не смей звать меня так…

– В своих странствиях я слышала о Клоде Деверо. Милейшая Зенна не солгала – он окружает себя лишь самыми исключительными, одаренными и могущественными людьми. Годы назад я встретила в Амандине женщину, которая прежде выступала с «Труппой Фортуны». Ходили слухи, что она может…

– К чему ты ведешь?

– К тому, что Тулуз и Тьерри Сен-Мартен – а может быть, и Зенна с Серафиной – не те, кем желают предстать. Никто из них и глазом не моргнул, когда Лу рассказала, что она ведьма. Они куда больше волновались о твоем шассерском чине, а значит, кто-то из труппы практикует колдовство. Клод хотел, чтобы ты подружился с Тулузом и Тьерри, верно?

«У вас может быть больше общего, чем кажется на первый взгляд».

Я с трудом кивнул.

– Вот и прекрасно. Так и поступи.

Качая головой, я допил воду. Будто все было так легко. Будто я мог просто скрыть свое презрение к колдовству и… обаять их, убедить подружиться со мной. Лу бы сумела. Мысль о ней не давала мне покоя. Но я не мог забыть тот ее взгляд в таверне, не мог забыть, как она выбила у меня балисарду, чтобы мною управлять. Не мог забыть кровь Архиепископа на своих руках. Кровь тех, кого прежде я звал братьями. У меня сжалось сердце.

Колдовство.

– Мне неважно, ведьмаки Сен-Мартены или нет. – Я скривился и отступил от стола. Близилась очередная остановка на ужин. Я готов был даже слушать пение Деверо, лишь бы прекратить этот разговор. – Я ни с кем из вас сближаться не намерен.

– Неужели? – Мадам Лабелль сверкнула глазами и тоже вскочила на ноги. – Однако с Борегаром сблизиться тебе, похоже, очень хотелось. И Виолетта с Викторией тебе явно совсем не безразличны. Как же мне заслужить подобное отношение?

Я мысленно выругался, кляня себя за беспечность. Она подслушивала. Разумеется, подслушивала – чего еще от нее ждать, – и я ненароком выдал ей свою слабость.

– Никак. Ты меня бросила.

В глазах мадам Лабелль промелькнуло то последнее мгновение, что мы пережили в Модранит. Тысячи мгновений. Я отмахнулся от них.

– Мне казалось, мы уже оставили это в прошлом, – тихо сказала она.

Я с отвращением посмотрел на мадам Лабелль. Да, когда она умирала, я простил ее, но этот дар я преподнес не только ей, но и самому себе. Она была на грани смерти, а я не мог до конца своих дней терзаться мыслями о призраке и потому отпустил ее. Отпустил все. Боль. Горечь. Сожаления. Вот только она выжила, осталась рядом и теперь терзала меня сама.

И есть на свете боль, которую так просто не забыть.

– Меня бросили умирать в мусорном баке. Как можно оставить такое в прошлом?

– Сколько раз можно повторять? Я не…

Мадам Лабелль покачала головой, раскрасневшись. Глаза ее блестели от слез. Я не знал, были ли то слезы гнева или печали. Но голос ее был тих, когда она продолжила:

– Мне очень жаль, Рид. Тебе пришлось тяжело в жизни, и отчасти виновна в этом я. Мне это известно. Я осознаю, какова моя роль в тех страданиях, что тебе довелось вынести.

Она поймала мою ладонь. Я велел себе отстраниться. Но не смог.

– А ты должен осознать, что будь у меня выбор, я бы никогда не бросила тебя. Я бы оставила все – дом, сестер, всю свою жизнь, – чтобы тебя не отдавать. Но прошлое изменить я не в силах. Не в силах защитить тебя от боли, которую оно принесло. Но я могу защитить тебя здесь и сейчас, если ты мне позволишь.

Если ты мне позволишь.

Ее слова ожили в моих мыслях. Я пытался отбросить их прочь, но они пустили корни, удушая мой гнев. Скрывая печаль завесой. Окутывая ее. И меня самого. Я ощутил, как мой разум заволок теплый туман. Мне хотелось вспылить, сорваться на нее. Хотелось упасть на колени и ухватиться за ее юбку. Сколько раз я мечтал о родителе, который будет меня защищать? Любить меня? Я никогда этого не признавал – и никогда не признал бы, – но Архиепископ не был…

Нет. Хватит.

Я отстранился от мадам Лабелль и сел на свою кровать, глядя в пустоту. Воцарилось молчание. Возможно, неловкое, возможно, напряженное. Я не заметил.