Кровь и песок

Кармен открыла сумочку и дала служителю дуро. Не может ли он принести побольше свечей? Служитель почесал за ухом. Свечей? Свечей? Едва ли их удастся разыскать в цирке. Но вдруг ему вспомнилось, что сестры одного из матадоров всегда приносили с собой свечи, зажигая их перед выступлением брата. В последний раз свечи едва успели обгореть и, наверно, валяются где-нибудь в укромном уголке часовни. После долгих поисков их удалось найти. Не хватало лишь подсвечников. Но сообразительный служитель, раздобыв пустые бутылки, вставил свечи в горлышки, зажег и поставил их в один ряд с уже горевшими.

Кармен преклонила колена, и, воспользовавшись ее безмолвием, двое мужчин поспешили в амфитеатр, чтобы не пропустить начало корриды.

Оставшись одна, молодая женщина впилась взглядом в незнакомый темный лик статуи, освещенный красноватым отблеском свечей. Даст бог, мадридская Святая Дева окажется такой же доброй и сострадательной, как та, в Севилье, перед которой Кармен так часто и жарко молилась. Недаром же она слывет покровительницей тореро и кротко выслушивает их молитвы, произносимые в последний час, когда близкая опасность внушает суровым людям истинное благочестие. Здесь и муж ее не раз преклонял колена. При этой мысли Кармен почувствовала к Святой Деве такое безграничное доверие, будто знала ее с детства.

Губы молящейся зашевелились, повторяя привычные слова, но мысли невольно уносились далеко от святого места, вслед за волнующим шумом толпы.

То был неистовый рев, напоминавший грохот далекого прибоя или гул подземных толчков, перемежавшийся с минутами рокового безмолвия. Казалось, Кармен присутствует при невидимом для глаз бое быков. Доносившийся из цирка шум, то нарастая, то смолкая, развертывал перед ней трагический ход событий на арене. Порой слышались негодующий свист, взрыв возмущенных возгласов, неясные обрывки слов, рвавшихся из тысячи глоток. А то вдруг раздавался крик ужаса, долгий, пронзительный крик, взлетавший к небесам; кровь холодела от этих прерывистых восклицаний, перед глазами возникали побледневшие лица и расширенные глаза, с жадным волнением следящие за быстрым бегом быка, пытающегося настигнуть человека… Но крик внезапно стихал, и снова водворялось спокойствие. Опасность миновала.

Наступило длительное молчание, зловещая, гробовая тишина, среди которой явственней слышалось назойливое жужжание мух; казалось, четырнадцать тысяч человек вдруг перестали дышать, недвижно застыли на своих местах и во всем огромном цирке сохранилось лишь одно-единственное живое существо – Кармен.

Потом тишину нарушил такой долгий несмолкаемый грохот, точно под напором неведомой силы внезапно рухнули кирпичные стены. То был взрыв рукоплесканий, сотрясавших амфитеатр. Между тем из прилегавшего к часовне двора доносились сухие удары палок о спины жалких кляч, брань, стук копыт и возгласы: «Чья очередь?» Арена требовала новых пикадоров.

Где-то совсем близко раздался громкий топот ног, оглушительно хлопнули двери, послышались голоса и прерывистое дыхание людей, изнемогающих под тяжестью ноши.

– Пустяки… легкий ушиб. Крови нет. Еще не окончится коррида, как ты снова будешь с пикой на коне.

Глухой, ослабевший от боли голос, словно шедший из глубины легких, тихонько простонал:

– Пресвятая Дева Соледад!.. Кажется, у меня что-то сломано. Поглядите хорошенько, доктор… Ох, бедные мои ребятишки!

Знакомый говор воскресил в памяти молящейся женщины родные края. Она содрогнулась от ужаса и вперила в Святую Деву затуманенные глаза; от волнения нос Кармен еще больше заострился, ввалившиеся щеки побледнели. Закружилась голова, стало дурно. Нет, она не выдержит, рухнет на плиты, потеряет сознание от страха. Кармен попыталась сосредоточиться, уйти в молитву, забыть обо всем, чтобы ничего не слышать, но каждый внешний звук назойливо и гулко отдавался в стенах часовни. Ее слуха достигали и зловещий плеск воды, и голоса людей, вероятно врачей и санитаров, пытавшихся подбодрить пикадора.

А с уст искалеченного человека против воли срывались глухие стоны, которые он из мужской гордости тщетно пытался подавить:

– Святая Дева Соледад!.. Мои дети! Как проживут бедные воробушки, если отец больше не сможет работать?

Кармен поднялась с колен. О, она больше не в силах! Она не выдержит, упадет замертво, если останется в этой мрачной часовне, сотрясаемой криками человеческих страданий. Ей хотелось воздуха, солнца. Стоны незнакомца болью отдавались во всем ее теле.

Она вышла во двор. Кругом кровь: кровавые пятна на плитах, из ведер, смешиваясь с кровью, льются потоки воды.

Между тем с арены возвращались пикадоры; наступила очередь бандерильеро. По данному сигналу они сменили всадников, которые появились во дворе верхом на окровавленных, искалеченных лошадях; из вспоротого конского брюха отвратительными гроздьями свисали вывалившиеся внутренности.