Читаем Кровь и песок полностью

– А тебе-то что за дело до революции? Занимайся быками и думай лишь о том, как избежать беды и принести домой побольше денег.

Насиональ чувствовал себя уязвленным, – что ж из того, что он тореро; разве он не такой же гражданин, как все остальные? Ведь он избиратель, и в день выборов с ним считаются все политические деятели города.

– Я полагаю, что имею право выражать свое мнение. Да, считаю себя вправе… Я член комитета моей партии, вот как… Конечно, я тореро и занимаюсь ремеслом реакционным, недостойным, я знаю, но это не мешает мне иметь свои взгляды.

Игнорируя насмешки дона Хосе, Насиональ упорно называл свое ремесло реакционным; ведь он обращался лишь к доктору Руису, хотя относился к доверенному с неизменным уважением. Что ни говорите, доктор, а во всем виноват Фердинанд VII[44]; этот тиран закрыл университеты, открыв вместо них школу тавромахии в Севилье; именно этот шаг и превратил искусство тореро в смешное, презренное ремесло.

– Будь он проклят, этот тиран!

Насиональ знал историю страны под углом зрения тавромахии и, всячески понося Сомбреро, а также остальных тореро – сторонников абсолютной монархии, вспоминал смелого Хуана Леона, который в эпоху абсолютизма бросал дерзкий вызов, появляясь на арене в черном костюме; ведь в ту пору либералов звали «черными», и неустрашимому Леону не раз случалось покидать арену под грозный рев толпы. Насиональ с ожесточением защищал свои взгляды. Коррида – варварское наследие прошлого, но среди тореро вы найдете немало людей, достойных всяческого уважения.

– Да откуда ты взял это выражение – реакционность? – спросил доктор. – Ты хороший парень, Насиональ, и намерения у тебя добрые, но ты невежда.

– Вот именно! – подхватил дон Хосе. – Невежда. Это в комитете его с ума свели разными бредовыми проповедями.

– Коррида – явление прогрессивное, – продолжал доктор с улыбкой, – понимаешь, Себастьян? Она благотворно действует на нравы в стране, смягчает жестокость развлечений, которым испанский народ предавался в прежние времена, в те времена, о которых тебе постоянно твердит твой дон Хоселито.

Не выпуская стакана из рук, Руис говорил и говорил, останавливаясь лишь затем, чтобы отхлебнуть вина.

– Вранье, будто бой быков существует с незапамятных времен. В Испании убивали животных для забавы, это верно, но раньше не было такого боя быков, какой существует нынче. Да, Сид убивал быков копьем; рыцари – мавры и христиане – тоже занимались этим делом; но не было ни профессиональных тореро, ни строгих и четких правил, которым надлежит следовать.

Доктор воскрешал перед слушателями вековую историю национального праздника. Лишь в чрезвычайных случаях, когда, например, венчались короли, заключался мир или открывалась новая часовня при храме, устраивались в ознаменование этих событий бои быков. Они происходили от случая к случаю, профессиональных тореро в ту пору не было. На арену выезжали кабальеро в дорогих шелковых нарядах, верхом на своих конях, чтобы на глазах у дам поразить быка копьем или кинжалом. Если быку удавалось сбросить наземь всадника, тот, обнажив шпагу, убивал животное с помощью своих слуг, как придется, не следуя никаким законам. Если объявлялась народная коррида, на арену выходило множество людей, чтобы всем скопом напасть на быка, свалить и прикончить его ударами ножей.

– Такого боя быков, как нынче, не было, – продолжал доктор, – существовала лишь охота на диких быков. Словом, у народа имелись другие празднества и забавы, в соответствии с потребностями той эпохи, и не было надобности заниматься усовершенствованием корриды.

У воинственных испанцев была верная возможность проложить себе путь в жизни – в Европе не прекращались войны, а за океаном, в Америке, нужда в мужественных людях тоже была велика. И, наконец, религия частенько доставляла народу волнующие зрелища: человек дрожал от ужаса, созерцая гибель своего ближнего, и одновременно получал индульгенцию для своей грешной души. Аутодафе, на которых сжигали людей, доставляли такие острые ощущения, рядом с которыми охота на горных животных казалась детской игрой. Инквизиция устраивала грандиозные национальные празднества.

Перейти на страницу:

Все книги серии Магистраль. Сиеста

Передышка
Передышка

«Плакать над бухгалтерской книгой запрещается – чернила расплывутся».«Передышка» была написана в 1959 году, когда на Кубе победила революция и принесла ощущение грядущих перемен и в Уругвай. Поэтому маленький конторский человек Сантоме мечтает не о шинели (как гоголевский Акакий Акакиевич, а о неслыханном богатстве – о любви. Он пишет дневник не безлично каллиграфическим, а нервным, собствсенным почерком. Сантоме придумывает себе любовь, становящуюся явью, он разгибает спину и видит небо и других людей вокруг.Марио Бенедетти существенно отличается от тех, кто составил ядро нового романа Латинской Америки. На фоне фейерверков мифопрозы, магического реализма, его будничная, приглушенная, принципиально антиромантическая проза с обыденными героями и старомодным психологизмом создает ту художественную философию истории, которая является главным достижением и вкладом латиноамериканского романа в мировую культуру ХХ века. Марио Бенедетти создал свой вариант современного реализма.Герой «Передышки», средний монтевидеанец, ждет пенсию, хочет забыть о цифрах и увидеть «другое небо». Нет, он никуда не бросится бежать, не взбунтуется, а пойдет в кафе, запьет горечь и раздражение чашечкой кофе. Перед нами психопатология отчужденного и обманутого человека. Круговой обман здесь определяет систему отношений между конторщиками и начальством, мужьями и женами, друзьями и знакомыми, детьми и родителями. Чистый звук человеческой драмы постоянно прерывается дребезжанием, мелодией танго о «разбитой любви», «потерянной жизни». Способен ли такой герой на что-нибудь?Бенедетти зафиксировал «Передышкой» лишь возможность изменений.Человек в измерении текучей жизни, притом не Человек с большой буквы, а средний человек – тот, через которого вершится история со всеми противоречиями, драмами и трагедиями. Ему Бенедетти задает вопрос нашего времени – вопрос о человеческих возможностях, о гуманизме, а, следовательно – о будущем человечества. Способен сегодняшний маленький и даже мелкий человек стать человеком новым? Может он или не может соответствовать тем идеалам и требованиям, которые выдвигает наше время? Бенедетти создает панораму исторического бытия уругвайцев и Уругвая, меняясь со своей страной и следуя ее истории.Тема, актуальная в эпоху перемен и волнений для всех народов и стран.Экранизация романа «Передышка» (La tregua) была номинирована на премию «Оскар» 1975 г., а также получила премию «Амаркорд» от Федерико Феллини.

Марио Бенедетти

Проза
Кровь и песок
Кровь и песок

«Кровь и песок» – коррида, неподражаемый матадор, испанский колорит. Знаменитый тореро Хуан Гальярдо, выходец из низов, купается во всенародной любви. Толпа восторженно ревет, когда матадор дразнит разъяренного быка и в последнюю секунду уворачивается от его рогов. Гальярдо играет с судьбой. Каждый выход на арену может стать для него последним, и эта мысль неусыпно преследует его…Прославленный тореро хочет получить от жизни все. В том числе и загадочную аристократку донью Соль – любительницу острых ощущений и экзотики. Но коррида жестока. Бык берет свое, и Гальярдо оказывается на грани жизни и смерти. Возвращаться на арену после ранения тяжело. Особенно, когда постоянно преследует страх перед быком, а зрители требуют зрелищ и самоубийственной отваги.Поэтесса Маргарита Пушкина написала песню «Тореро» для рок-группы «Ария», вдохновившись романом Висенте Бласко Ибаньес «Кровь и песок».Это философско-психологический роман. За кажущейся простотой повествования о жизни знаменитого тореро Хуана Гальярдо скрываются непростые вопросы о сущности людей и о человеческой жестокости.«Все были уверены, что Гальярдо суждено умереть на арене от рогов быка, и именно эта уверенность заставляла публику аплодировать ему с кровожадным восторгом».

Висенте Бласко Ибаньес

Классическая проза
Иллюзии Доктора Фаустино
Иллюзии Доктора Фаустино

Хуан Валера – испанский писатель и философ. Западноевропейские критики называли его «испанским Тургеневым».Заглавие романа отсылает к знаменитому «Фаусту» Гете. Но доктор Фаустино – это скорее Фауст в миниатюре. Персонажа Хуана Валеры не посещает дьявол и не предлагает ему бессмертие. Дон Фаустино – обнищавший аристократ, которым овладевают губительные иллюзии. Он оканчивает университет, получает звание доктора и пытается найти себе применение в жизни. Фаустино кажется, что стоит только переехать в Мадрид, как он тут же станет выдающимся философом, поэтом или политиком.При этом доктор Фаустино стремится к идеальной любви. Он ищет ее в образе кузины Констансии, дочери нотариуса Росите и Вечной Подруги – загадочной незнакомки, незримо следящей за ним. Вот только иллюзии разбиваются в дребезги, а без них обретенная идеальная любовь меркнет.

Хуан Валера

Проза / Классическая проза ХIX века / Современная проза

Похожие книги

The Tanners
The Tanners

"The Tanners is a contender for Funniest Book of the Year." — The Village VoiceThe Tanners, Robert Walser's amazing 1907 novel of twenty chapters, is now presented in English for the very first time, by the award-winning translator Susan Bernofsky. Three brothers and a sister comprise the Tanner family — Simon, Kaspar, Klaus, and Hedwig: their wanderings, meetings, separations, quarrels, romances, employment and lack of employment over the course of a year or two are the threads from which Walser weaves his airy, strange and brightly gorgeous fabric. "Walser's lightness is lighter than light," as Tom Whalen said in Bookforum: "buoyant up to and beyond belief, terrifyingly light."Robert Walser — admired greatly by Kafka, Musil, and Walter Benjamin — is a radiantly original author. He has been acclaimed "unforgettable, heart-rending" (J.M. Coetzee), "a bewitched genius" (Newsweek), and "a major, truly wonderful, heart-breaking writer" (Susan Sontag). Considering Walser's "perfect and serene oddity," Michael Hofmann in The London Review of Books remarked on the "Buster Keaton-like indomitably sad cheerfulness [that is] most hilariously disturbing." The Los Angeles Times called him "the dreamy confectionary snowflake of German language fiction. He also might be the single most underrated writer of the 20th century….The gait of his language is quieter than a kitten's.""A clairvoyant of the small" W. G. Sebald calls Robert Walser, one of his favorite writers in the world, in his acutely beautiful, personal, and long introduction, studded with his signature use of photographs.

Роберт Отто Вальзер

Классическая проза