Кровь и песок

Инквизиция угасла от дряхлости значительно раньше, чем ее отменили революционные законы. Она устала существовать; мир изменил свой облик, и празднества, устраиваемые инквизицией, оказались такими же неуместными, как бой быков среди льдов, под серым небом Норвегии. Инквизиции не хватало соответствующей обстановки; ей стало как-то совестно жечь людей и разыгрывать комедию отречения от ереси с участием проповедников в нелепых одеяниях и прочее. Не решаясь больше устраивать аутодафе, она лишь время от времени подавала признаки жизни и драла грешников розгами при закрытых дверях. Меж тем испанцы, устав бродить по свету в поисках приключений, засели  дома: кончились наши войны в Италии и Фландрии; завершилось завоевание Америки, куда непрерывным потоком устремлялись наши смельчаки; вот тогда и возникает искусство тавромахии, строятся постоянные арены, составляются квадрильи профессиональных тореро, вырабатываются правила боя, изобретаются различные приемы бандерильеро и последний удар шпагой. Толпе пришлось по вкусу это зрелище. С появлением профессиональных тореро бои быков стали демократичными. Плебеи сменили на арене кабальеро, получая вознаграждение за риск жизнью, и народ толпами повалил в цирк, в качестве его единственного хозяина и законодателя получив право оскорблять в амфитеатре цирка тех самых представителей власти, которые внушают им почтение и страх за его стенами. Потомки фанатиков, приветствовавших сожжение еретиков и иудеев, нынче шумными возгласами приветствуют поединок человека с быком, поединок, который лишь в редких случаях кончается гибелью смельчака. Разве это не прогресс?

Руис продолжал развивать свою мысль. В середине XVII века, когда Испания спряталась, точно улитка в своей раковине, отказавшись от колонизации и новых войн в далеких странах, а холодная жестокость церкви сдала свои позиции из-за отсутствия подходящей среды, наступила эпоха процветания корриды. Героизм народа, стремившегося к славе и богатству, искал новых путей. Жестокость толпы, которая веками воспитывалась на созерцании пыток и привыкла к кровавым жертвоприношениям, искала выхода. Она нашла его в бое быков, сменившем аутодафе. Тот, кто в прошлом веке отправился бы воевать во Фландрию или с оружием в руках колонизовать просторы Нового Света, становился тореро. Убедившись, что все пути экспансии для него закрыты, народ нашел в новом национальном празднестве естественный выход для честолюбия, присущего сильным и смелым.

— Это прогресс,— настаивал доктор Руис.— Мне думается, моя мысль совершенно ясна. Вот почему я, будучи революционером во всем, не стыжусь признаться, что бой быков мне по душе...

Человек ищет острой приправы к однообразию своей жизни. Алкоголь тоже зло, и нам известен вред, который он причиняет, однако почти все пьют. Время от времени капля варварства вливает новые силы в существование человека. Всех нас тянет изредка повернуть вспять и ненадолго окунуться в жизнь наших далеких предков. Животная грубость вызывает в душе народа таинственные силы, не надо заглушать их. Говорят, бой быков — варварское зрелище. Согласен; но это не единственная варварская забава в мире. Возврат к диким и грубым наслаждениям — болезнь человечества, поражающая в одинаковой степени все народы. Вот почему я негодую, когда иностранцы осуждают Испанию, как будто лишь у нас сохраняются грубые народные увеселения.

И доктор с ожесточением стал нападать на бега и скачки, в результате которых люди гибнут чаще, чем на арене в схватке с быком; па принятую в культурных странах травлю крыс дрессированными собаками; на современные спортивные состязания, из которых участники выходят с перебитыми ногами, проломленным черепом и сплющенным носом; на дуэли, которые зачастую происходят из нездорового стремления прославиться.

— Страдания быка и лошади,— запальчиво продолжал Руис,— вызывают слезы сострадания у иностранцев, которые не замечают, как на их ипподроме падает бездыханная, искалеченная лошадь, а зоологический сад считается за границей обязательным украшением каждого крупного города.