Кровь и пламя

На вершине Подковы, под надзором главных, началось сооружение из камня границ будущих небольших полей — пшеница, овес, кислевица, а также отвели место под будущие грядки некоторых трав — лекарственных и тех, что хорошо идут в похлебку. Зерна у нас немного, но границы полей размечают с размахом — на всякий случай. Плодородная почва никогда лишней не бывает, особенно если хранится на «чердаке».

Надо ли продолжать расширять подземное русло? Аль раз осада снята, можно работы прекратить? Койн собирается пробивать шахту для придуманного господином лифта и лестниц. А рабочих рук в обрез.

Также посылаем запас лекарственных трав и кореньев. Помогают при жаре и простуде.

Похмыкав, я вырвал еще одну страницу из книги и написал короткий ответ, практически идентичный предыдущему. Лишь добавил, что работы в подземном русле прекращать нельзя, но можно уменьшить количество работников. Двоих хватит. В день пусть продвигаются хотя бы на полшага и уже отлично. Всем передать мою благодарность. Мы скоро вернемся, у нас все хорошо, ничего плохого или опасного на пути не встретили.

И вновь две птицы унеслись прочь, унося с собой наши послания.

— Ничего плохого на пути не встретили, — пробормотал я, глядя вслед удаляющимся прочь птицам, повторяя некоторые из написанных строк.

— И правильно написали, господин, — убежденно прогудел Рикар, поднимая с земли… нечто…

Отряд находился у границы пропитанного кровью пятна. Повсюду угли от сгоревших повозок. Обглоданные лошадиные кости. И кости людские.

Неизвестные нам люди наткнулись прямо на армию шурдов. Их судьба была предрешена. Но их не просто убили и сожрали. О нет. Эти ублюдочные твари вволю над ними поиздевались! Страшно изгалялись! И при этом их явно направляла чья-то еще более извращенная воля!

Чего стоило зрелище мальчика лет семи, освежёванного, сожранного, но продолжающего жить?

Создатель Милостивый…

От него осталась нетронутой голова, сердце и одно легкое. Плюс весь скелет до единой косточки. Частью кости обуглены, частью «свежие», нетронутые. Его пожарили живьем и живьем же сожрали. При этом ребенок оставался в сознании и смотрел на все, что с ним вытворяют гогочущие и чавкающие ублюдки людоеды! Шурды! Мрази!

Понятно, что в ребенка влили огромное количество чужой жизненной силы, дабы буквально силой заставить его продолжать жить. Ему оставили легкое для дыхания и криков, во вскрытой шее цела гортань, часть вен и артерий пережата, но обнаженное сердце продолжает судорожно качать кровь, снабжая мозг.

Ребенок увидел издалека наше приближение и жалобно, тоненько закричал, покачиваясь от порывов ветра — малыша привязали к воткнутой глубоко в землю оглобле с перекладиной. Почти повесили, разве что горло веревкой не перехватывали, прицепили ее за обнаженные шейные позвонки. Он висел, как пугало, что никого не отпугивало — мы опоздали буквально на пару мгновений, и сидящий у ребенка на голове ворон выклевал один из его перепуганных глаз. Раздался крик… троих из воинов скрутило в диком рвотном спазме, Рикар с ревом бешенства мчался вперед, с небес падали черные птицы, сраженные стрелами столь же громко и яростно кричащего Литаса, пару птиц сбил Тикса — камнями, обычными камнями, брошенными так сильно, что одну птицу превратило в облачко сломанных перьев и пуха. Стреляли и другие — из арбалетов и луков. Метились по падальщикам. Хорошо, что пернатые посланцы из поселения прибыли позже, иначе такая же судьба постигла бы и их.

Живые останки содрали с копья, бережно уложили на землю, не обращая внимания на пачкающие руки кровь и сажу. А ребенок все кричал, уже сипел, хрипел, дрожащее в пустой грудной клетке единственное легкое тряслось и билось о ребра… тех, кого не вырвало — скрутило сейчас. Устояло лишь несколько, среди них я.

— Дядечки… — выдавил малыш. — Больно…

— Их судьба будет страшна, — выдавил я, глядя на начавшие закатываться глаза ребенка. — Их судьба будет крайне страшна… я обещаю тебе. Ты не останешься неотмщенным.

Он меня уже не слышал. Природа взяла свое, и кровавый детский скелет с как будто насаженной на него неповрежденной детской головой окончательно затих.

Кто-то плакал за моей спиной. Кто-то захрипел еще сильнее — вытер лицо от потеков рвоты и обнаружил, что воспользовался не попавшейся под руку тряпкой, а лоскутом содранной человечьей кожи, валявшейся в грязи.

Именно тогда и прилетела крылатая пара посланцев из поселения. И благодаря принесенному светлому посланию наши души несколько успокоились.

Я же невольно отворачивался от освежёванного и выпотрошенного ребенка — моя близость к телу ускорила смерть, я выпил некоторую часть его жизненной силы, сам того не желая. Но это и к лучшему — дети не должны страдать, дети не должны умирать. И взрослые не должны видеть столь ужасную детскую агонию. Это неправильно. Это в корне противоречит самой сути жизни и нарушает извечный порядок.