Кровь и почва русской истории

Наиболее интригующий вариант революции развивался на наших глазах. В 1990-е гг. во главе России встал подлинный «царь Смуты» - Борис Ельцин, использовавший и подогревавший анархическую стихию с целью захвата власти. Однако и после этого анархия поощрялась властью как стратегический курс. Вот как сам «всенародно избранный» обосновывал реформы Егора Гайдара: их целью было «именно разрушение старой экономики… Как она создавалась, так и была разрушена»[261]. Хаотизация России выглядела оптимальной рамкой для решения кардинальной проблемы передела собственности, а поэтому сознательно и целенаправленно поддерживалась влиятельными политическими и финансовыми группами. Как известно, удобнее всего ловить рыбу в мутной воде, а в мутной воде «демократической России» плавали очень жирные и неповоротливые рыбы в виде бывшей союзной собственности.

Здесь к месту концептуализировать одну хорошо различимую особенность 1990-х гг. По точному замечанию известного московского политолога и острослова Михаила Малютина, преобладающим (не количественно, а ментально и культурно) типом околовластного человека на протяжении прошлого десятилетия в России был «хаот». Хотя с течением времени он сменил камуфляж демократического борца с «тоталитарным государством» и «партократией» на смокинг рафинированного последователя теорий Хайека, «чикагской школы» и «минимального государства», его разрушительная, социопатическая суть осталась прежней.

Это не камушек в огород доморощенных либералов, которых сейчас не пинает только ленивый, а социопсихологическая закономерность: определенные типы властной и социальной практики вбирают определенные психологические типы. Хаос революции как магнитом притягивает к себе личностей с хаосом в душе и голове, социальных изгоев и психических девиантов. Яростные отечественные антикоммунисты - наследники «комиссаров в пыльных шлемах», причем не только в культурном и ментальном, но зачастую в самом что ни на есть прямом, генеалогическом отношении. Ведь многие душевные проблемы носят наследственный характер, а общность психических комплексов и проблем зачастую служит стержнем группообразования – подобное тянется к подобному. В нашем случае лучше сказать: бездна взывает к бездне…

В этом смысле появление нового доминирующего околовластного типа – «человека служивого» - индикатор перехода революции в новую (постреволюционную?) фазу. Психологическую и культурную основу путинского режима составляет общественная потребность в переходе от «бури и натиска» к иному – социально «устаканившемуся», психически спокойному и культурно консервативному жизненному модусу. Потребность эта в полной мере вызрела к концу 1990-х гг. Тем не менее, несмотря на формирование важных предпосылок «отвердения» новых институтов и форм жизни, вопрос о завершении революции, как я покажу дальше, остается открытым и дискуссионным.

Шестая черта русских революций характеризует их соотношение с международным контекстом. Другими словами, это вопрос о том, в какой степени в русских революциях взаимодействуют имманентная логика русской истории и внешние влияния, каково соотношение внутренних и внешних факторов революции.

Вообще внешний фактор играет для революций первостепенную роль. Современные теории революции единодушно называют международное давление со стороны более передовых государств одним из необходимых и достаточных условий возникновения революции[262].

Здесь стоит объяснить, что под международным давлением понимается не только откровенное или завуалированное внешнее вмешательство в виде военной угрозы, войны, интервенции. Хотя эти формы политики не исчерпали себя (примеры последнего времени: войны НАТО против Югославии и в Афганистане, американская война против Ирака, угроза войны против Ирана, Сирии и Северной Кореи), а их значение, вероятно, будет возрастать, международное давление носит преимущественно не прямой, а контекстуальный характер, осуществляясь посредством экономической конкуренции, через международную торговую сеть и деятельность транснациональных объединий, путем soft power, через международные организации, господствующую геокультуру и т.д.

Чтобы быть понятнее, приведу пример из нашего недавнего прошлого. На поле военной конкуренции Советский Союз был непобедим; даже войну в Афганистане можно назвать бессмысленной, но не проигранной в военном отношении, в отличие от вьетнамской эпопеи США. Но Запад абсолютно обыграл нас в социокультурном плане: он выступал для советского человека воплощением потребительских стандартов, культурных моделей и жизнеобразующих ценностей. Десятки тысяч советских танков и артиллерийских систем оказались бессильны перед джинсами, рок-музыкой и жвачкой. Гонка вооружений была под силу советской экономике, не под силу ей было сочетание гонки вооружений с доминирующей потребностью увеличивающегося потребления, тем более что мы сами приняли западную систему координат, пообещав догнать и перегнать Запад в сфере потребления.