Кровь и почва русской истории

В исторической России эта диалектика проявлялась в противопоставлении позитивного принципа верховной власти негативному началу государственности. В представлении русского крестьянства начала XX в. государство выглядело абсолютным злом, мешавшим верховной власти в решении ее задач[256]. Интуитивная дифференциация понятий государство и власть сохранилась в обыденном русском сознании начала XXI в., что указывает на ее чрезвычайно устойчивый, архетипический характер. Вместе с тем, в отличие от ситуации столетней давности, в настоящее время позитивные ассоциации у русских вызывает понятие «государство», а отрицательные – «власть» [257].

Не стоит делать далеко идущие выводы из ценностной инверсии терминов. Ведь семантически понятия «государство» и «власть» отождествляются и определяются посредством друг друга. Словами «власть» и «государство» русское обыденное сознание выражает отношение не к различным объектам, а к различным сторонам одного и того же объекта. С теоретической точки зрения, ситуация может быть описана не как противопоставление в русском сознании отдельных объектов - власти и государства, а как дуалистическое отношение русских к единой государственно-властной конструкции, как противопоставление различных сторон, аспектов этой конструкции. Обыденное сознание вербализует этот дуализм, словесно расщепляя единую субстанцию государства: для позитивного аспекта государства находится одно слово, для негативного – другое.

В Смутах антигосударственнический полюс воплощал тотальное отрицание участниками революции актуального им государства. В метафизических категориях Смута оказывалась натиском Хаоса на Космос, воплощаемый в земной юдоли упорядоченностью государства и освященностью власти.

Глубокий трагизм русской истории в том, что Космос - старый социополитический и культурный порядок – был в критической ситуации беззащитным. Казалось, к гибели его влек Рок. Даже те силы, которые провозглашали верность легитимистскому принципу, своими действиями лишь усугубляли Хаос, оказывались его невольными агентами. Разве не таким был результат телодвижений монархических квазизаговорщиков в 1916-1917 гг.? Пытаясь спасти монархический принцип, они способствовали обрушению реальной монархической власти Николая II. Разве не стало выступление ГКЧП в августе 1991 г., пытавшееся спасти союзную государственность, роковым ударом по ней? И дело не в личных качествах небольшой группы высших советских чиновников, а в драматической неспособности и неготовности выступить в защиту единства страны именно тех институтов (армии, КГБ, партийного аппарата), для которых это составляло смысл самого их существования. В многомиллионных организациях не нашлось даже горстки людей, готовых пролить кровь - собственную и чужую, во имя порядка, которому они присягали. А ведь «дело прочно, когда под ним струится кровь»... И не было более яркого свидетельства тому, что старый Космос лишился сакральной санкции и должен сгореть во вспышке сверхновой звезды.

Десакрализация старого Космоса, распечатывание Хаоса шли сверху вниз. В этом смысле логика развертывания русских смут вписывается в универсальную революционную логику: кризис во взаимоотношениях элит, их отчуждение, разделение, поляризация, апелляция враждующих элитных фракций к обществу. Именно элиты транслировали в общество революционные призывы, деструктивные образцы и модели поведения, открывая пространство для прорыва накопившейся энергии массового недовольства. Реваншистское боярство начала XVII в., сцепившиеся в борьбе за власть три века спустя элитные группы империи, «номенклатурное дворянство» и «властители дум» из числа советской интеллигенции – все они, стоило только верховной власти ослабеть или добровольно отпустить вожжи, набрасывались на нее аки голодные волки, разрывали ее плоть, урывая куски пожирнее и давая тем, кто внизу, сигнал поступать таким же образом. А когда снизу шла возвратная волна Хаоса, они, пытаясь защититься, тщетно взывали к разрушенной ими же власти.

Но как Хаос содержит в себе интенцию Космоса, так революция, уничтожая старый порядок, расчищала площадку для строительства нового. Эта двойственность, амбивалентность Смут ярко воплотилась в феноменах двоевластия и «самозванства»: самое яростное отрицание сущего государства, государства-как-оно-есть, происходило с явной или имплицитной позиции государства должного, государства-как-идеала. Свирепые бунтари и крайние анархисты лелеяли в душах смутный образ «царства любви и истины», которое они призваны воздвигнуть здесь и сейчас – на многострадальной русской земле. Разрушение государства реализовывалось через (квази)государство же. Сквозной темой русских революций стало двоевластие: дворы Шуйского и «тушинского вора» в 1608-1610 гг., Временное правительство и Петросовет в 1917 г., Горбачев и Ельцин в 1990-1991 гг., а затем – президент и парламент в 1993 г.