Кровь и пот

— За деньги, конечно, — серьезно сказал он и немного помедлил. — Замечаешь ли ты, болыс-ага, что мир начал меняться? Сегодняшний день похож на вчерашний. Еще вчера кто осмеливался спорить с тобой? Все были твои рабы. Все делали, что ты им велел, и молчали. А теперь у каждого пастуха язык длинней, чем… — он не подыскал сравнения и щелкнул пальцами. — Теперь чуть что, он сразу хвост торчком, забирает жену, детей и чешет к рыбакам, у тебя под носом. Сколько голодранцев за последние два-три года бросили скот и пошли в рыбаки? Придет время — некому будет и твой скот пасти! Подумал ли ты об этом, болыс-ага?

— Ну допустим, думал. А что мне, по-твоему, делать?

— Разве умные люди не говорят: «Каков век, таков и человек»?

— Ну и что?

— А ты — ты только послушай! — а что, если мы сами купим промысел Шодыра?

— А?

— Я говорю, купить промысел нужно нам.

Хмурый до сих пор, Кудайменде вдруг прыснул, захохотал и повалился на подушки. Нахохотавшись, он отер слезы, отдышался и наконец сказал:

— Чего придумал, а? Нам ли браться за русское ремесло!

— А что тут такого?

— Не-ет, милый… Чего уж нам с русскими тягаться.

— Я дело говорю, ага. Купишь промысел — после бога первым будешь в наших местах. И степи твои, и море твое!

— А?

Кудайменде только теперь понял мысль брата. Он оживился, хлопнул себя по ляжкам и задумался. Он был нерешителен, как верблюд перед бродом. Подумав еще раз, он махнул рукой:

— Нет, милый мой, не наше это занятие… Засмеют, позора не оберешься!

Весть о том, что в Аральск приехал сын Тентек-Шодыра и остановился в доме тестя Маркова, вот уже несколько дней волновала все побережье. Везде толковали о том, что молодой офицер из Петрограда приехал продавать с торгов промысел отца. Как только слух подтвердился, на побережье стали съезжаться русские, татарские и казахские купцы.

Первым приехал русский купец, которого казахи прозвали Хромым Жагором. Вслед за ним из Челкара прибыл Темирке. Этот татарин был страшно богат, бесчисленный его скот нагуливал жир в долине Улыкум, в Челкаре у него была большая лавка, шерсть и шкурки двух-трех уездов проходили через его руки. Давно уж не мог он равнодушно думать о рыбе, но на море хозяйничал Федоров. Но вот Федоров погиб, промысел продавался, и Темирке со всеми своими приказчиками приехал в аул Кудайменде.

Танирберген узнал от Темирке, что сюда едет и урядник. Тотчас молодой мурза вызвал писаря из волостной канцелярии, заперся с ним у себя в доме, никуда не показывался и к себе никого не пускал. Абейсына без конца гоняли по соседним аулам. Приезжали какие-то казахи и после секретного разговора с Танирбергеном опять уезжали.

Все замечавший Темирке однажды, усмехнувшись, сказал своим джигитам: «Настоящий-то волостной, по-моему, сидит в доме мурзы…»

К вечеру прибыл урядник и остановился в доме волостного. Кудайменде ни слова не знал по-русски и тут же послал за писарем. До прихода писаря Кудайменде, напряженный, вспотевший, сидел перед урядником и молчал, изредка только бормоча: «Таксыр, таксыр».

Тут зашел Танирберген, и Кудайменде облегченно вздохнул и утерся. Танирберген урядника знал хорошо, знакомство их началось еще прошлым летом. Танирберген однажды пригнал в город много скота. Его люди во главе с Абейсыном продавали скот на базаре, а Танирберген сидел в стороне и баловался чайком. Тут-то его и нашел урядник. Посмотрев на скот, прикинув что-то в уме, он взял молодого мурзу под руку и повел показывать свой новый дом. Танирберген смотрел дом, восхищался, поздравлял… Урядник показывал, хохотал, хлопал его по плечу, а потом весело сказал:

— Мурза, байгази бир![6]

Казахского языка урядник не знал, но это-то он заучил крепко. Мурза тут же дал ему взятку, и они расстались друзьями.

Так вот, Танирберген пришел, и сразу все оживились. Он тоже не знал русского языка, но это его не смущало. Он сразу подошел к уряднику, подал ему руку и поздоровался по-казахски. Потом сел — колено к колену — рядом с русским гостем и, ничуть не смущаясь, продолжал по-казахски:

— Добро пожаловать, таксыр!

Урядник ничего не понял, но сказал:

— Рахмет!

— Жив-здоров ли?

— Рахмет.

— Дорога длинная, зима, устал, наверно?

— Рахмет.

Кудайменде с изумлением смотрел на брата. Каждый раз, когда ему самому приходилось встречаться с русским начальством, он мучился, потел и даже через переводчика не умел говорить. Ему казалось необъяснимым, как это его слова тут же оборачиваются какой-то русской тарабарщиной. А Танирберген не только не смущался, но, казалось, самому уряднику было неловко, что он не знает по-казахски.

— Ты с этим улуком лопочешь, будто с каким-нибудь казахом из нашего аула, — не удержавшись, сказал Кудайменде. — Когда это ты с ним познакомился?

— Если старший брат — волостной, разве найдется улук, который бы не знал младшего брата?

Кудайменде с удовольствием захохотал, хлопнув себя по ляжкам. На другой день за утренним чаем Кудайменде, поглядев на Танирбергена, завел с урядником разговор о Калене.

— Очень много воров развелось, — со вздохом начал он.

— Скот воруют?

— Ой, таксыр, воруют! Совсем покоя лишились.