Кровь и символы. История человеческих жертвоприношений

Мы писали ранее, что еще в 97 году до н. э., в консульство Гнея Корнелия Лентула и Публия Лициния Красса, человеческие жертвоприношения были запрещены специальным постановлением Сената. Но гладиаторских игр постановление не коснулось. Видимо, к этому времени они полностью утратили свое первоначальное сакральное содержание. И даже погребальные игры стали не столько жертвой манам умершего, сколько развлечением, которое устраивали для народа в память о покойном. Игры все чаще давали по светским поводам, и они превращались во все более сложное театрализованное представление. Октавиан Август в своих «Деяниях Августа», которые он позаботился вырезать на двух бронзовых столбах и установить в Риме, в числе прочего сообщает:

«Зрелище морского сражения народу я дал за Тибром, на каковом месте теперь роща находится Цезарей, выкопав землю в длину на тысячу восемьсот футов, а в ширину на тысячу двести. Там тридцать кораблей с таранами, триремы или биремы, множество также мелких судов между собой сражались. На этих судах бились, кроме гребцов, около трех тысяч человек»{147}.

Император Клавдий в 52 году н. э. устроил на Фуцинском озере[187] битву двух флотилий, каждая состояла из 12 трирем; всего с обеих сторон сражалось 19 000 человек. Знак к началу боя подавала серебряная статуя тритона, поднимавшаяся из воды с помощью специальной машины. Кроме того, Клавдий устроил на Марсовом поле сражение, воспроизводящее взятие и разграбление города, и показал сцены, изображающие покорение Британии.

Страбон в своей «Географии» пишет: «Еще недавно, в наше время, был отослан в Рим некто Селур, по прозванию "Сын Этны", который долгое время во главе вооруженной шайки опустошал частыми набегами окрестности Этны. Я видел, как его растерзали дикие звери во время устроенного на форуме гладиаторского боя. Разбойника поместили на высокий помост, как бы на Этну; помост внезапно распался и обрушился, а он упал в клетку с дикими зверями под помостом, которая легко сломалась, так как была нарочно для этого приспособлена»{148}.

Великий географ и интеллектуал, судя по всему, позволял себе отдохнуть от трудов на благо науки и расслабиться, посещая кровавые цирковые представления.

Знаменитый философ-стоик Сенека тоже не чурался такого рода развлечений. В одном из своих «Нравственных писем к Луцилию» он пишет: «…попал я на полуденное представление, надеясь отдохнуть…» Правда, надежды философа не оправдались. Как выясняется из письма, он зашел в цирк, «ожидая игр и острот», а нарвался на кровавую резню, которую, впрочем, остался смотреть. Дело в том, что по утрам в цирке обычно давали звериные травли, а во второй половине дня – единоборства гладиаторов; между ними иногда выступали мимы. Видимо, этих мимов и имел в виду Сенека, говоря об «остротах». «Играми» он называл выступления «обычных пар и самых любимых бойцов» – единоборство умелых гладиаторов, которые, прежде чем умереть, показывали публике высокое искусство боя. Но вместо того чтобы увидеть красиво умирающих профессионалов, философ-гуманист нарвался на массовую резню с участием бойцов без доспехов, что и привело его к самым печальным выводам о нравах римского общества{149}.

Как бы мы ни относились к Сенеке, который, бичуя римские нравы, заглядывал в цирк, дабы отдохнуть от написания трактатов о нравственности, надо признать, что его мнение о разложении оных нравов было вполне обоснованным. В имперские времена жизнь стоила немного, и запрет, наложенный сенатом на человеческие жертвоприношения, был забыт. Правда, теперь жертвы приносили не столько ради ублаготворения богов, сколько для устрашения политических противников или же по самодурству императоров. Так, Светоний[188] пишет об императоре Октавиане Августе:

«После взятия Перузии[189] он казнил множество пленных. Всех, кто пытался молить о пощаде или оправдываться, он обрывал тремя словами: «Ты должен умереть!» Некоторые пишут, будто он отобрал из сдавшихся триста человек всех сословий и в иды марта у алтаря в честь божественного Юлия[190] перебил их, как жертвенный скот»{150}.