Кровь и свет Галагара

Нежное весеннее цветение уже кончилось, и лето вступило в свои права. Но оно в Галагаре еще короче весны — в каких-нибудь два-три дня деревья и кустарники накрывает волна буйной зелени. Долины зарастают летними травами до пояса высотой, повсюду вспыхивают летние цветы всех оттенков радуги. Но не успеешь оглянуться — как все это легкомысленное богатство стремительно подменяет своими тяжелыми, долго и основательно зреющими сокровищами мудрая царица в красном с золотом одеянии — долгая галагарская осень.

Но пока разыгралась самая краткая и, быть может, потому особенно желанная и любимая Нодалем пора.

Выехав на край луга, заросшего густыми травами и в изобилии украшенного цветами, многие из которых Нодаль даже не знал, как называть, он поглядел вперед и вверх, туда, где высились почти отвесные скалы и гаварду уже было не пройти. Недолго думая, витязь спешился и отвязал седельные сумки, набитые провиантом.

«На таком лугу, — решил он про себя, — зверь не пропадет, по крайней мере, первое время. А там, глядишь, его и отыщет какой-нибудь счастливчик. Пускай тогда забирает вместе со сбруей. Не тащить же мне в горы лишнюю тяжесть».

Взвалив сумки на плечо, он зашагал к скалам, отстоявшим теперь от него всего лишь на полатрора.

Нодаль быстро и ловко, как дикая цурка, вскарабкался на первую скалу, пособляя себе небольшим топором и парой простых кинжалов со стальными лезвиями отменной закалки. Не более полунимеха понадобилось ему, чтобы подняться на громадную высоту. Приближаясь к вершине, он уже подумывал с ликованием, что, пожалуй, ошибся в расчетах и пройдет через горы гораздо быстрее, чем предполагал, и, быть может, еще до темноты нога его ступит на цлиянскую землю. Но когда он добрался до маленькой округлой площадки, выше которой было только чистое небо, объятое пламенем полуденного солнца, и выпрямился, ступив на нее, в полный рост, — лицо его изрядно помрачнело. Слегка прищуриваясь от резких порывов свободного горнего ветра и прикрывая ладонью глаза от ослепительно-яркого света, Нодаль долго смотрел вдаль и не видел конца багровым скалистым грядам, разделенным узкими ущельями и сливавшимся у горизонта в сплошную шероховатую волну. Да, он и впрямь ошибся в расчетах, но только в противном смысле. И все оттого, что никогда прежде в здешнем краю не бывал. Но храбрый витязь с посохом не привык отступать. Ему и в голову не пришло спуститься обратно, отыскать своего гаварда и выбрать какую-нибудь дорогу полегче, хоть бы и через знакомый уже Сакларский перевал. Правда, до него отсюда было все триста атроров.

Нет, Нодаль спустился совсем в другую сторону и упрямо приступил к штурму багрово-каменного моря. Четырежды он спускался и четырежды поднимался вновь по этим проклятым скалам, походившим на стены какого-то заколдованного лабиринта, по которому, вполне может быть, блуждали кровожадные тени гигантских мацтиргов и кронгов. Блуждали и не находили выхода.

Стремясь выиграть время, Нодаль ни разу из первых четырех не спустился до самого дна ущелья. Он всякий раз, как только, ближе к основанию, стены достаточно сближались, взглядом выискивал напротив какой-нибудь куст, деревце или выступ и, перепрыгнув со скалы на скалу, вновь начинал подъем. Во время пятого спуска проделать этот фокус, достойный акробата на сарфоском мосту, ему не удалось. Вперед потому, что ущелье на сей раз было слишком широким, а скала напротив — слишком отвесной и голой. А еще и по той причине, что солнце коснулось гор на западе и, словно от этого, побагровело, еще когда Нодаль стоял на последней вершине. Спустившись с пятой скалы до половины, он с головой окунулся в сумерки и, глянув вниз, понял, что на дне ущелья теперь царит кромешная тьма. И он отважно двинулся ей навстречь, не ночевать же здесь, как птица на жерди. Наткнувшись на сухое искривленное деревце, Нодаль уразумел, что дно совсем уже близко, нащупал ствол деревца, срубил его одним ударом и сбросил вниз. Затем попалась еще пара мертвых стволов, выросших из одного корня. И их он отправил туда же, предвкушая, как затрещат они в жарком огне и рассеется ужасающий мрак, и разбегутся кровожадные тени.

Наконец он встал ногами на ровную, но не очень твердую и очень сырую почву. Под ногами струилась вода — и, склонившись, Нодаль нашел, что она — ледяная и доходит ему до щиколотки. В поисках сухого места, он быстро пересек ущелье, но тщетно. Зато наткнулся на срубленные свои деревца и попытался зажечь одно из них с помощью простого огнива. Куда там! Все в этом ущелье было насквозь пропитано какой-то удивительной безуханной сыростью. Ничто здесь не гнило, но все было мертво.