Кровь и свет Галагара

В сердцах отшвырнув упрямое деревце, Нодаль в четверть лума решил, что лучше ощупью вскарабкаться на скалу, привязать себя к первому попавшемуся кусту и спокойно уснуть, чем оставаться на этом струящемся льду. Он поднял глаза и попытался припомнить, откуда спустился, чтобы не подниматься вспять на ту же скалу. Как вдруг вдали замерцал огонек, очень похожий на огонек костра, только отчего-то был он синеватым, как звезда Вициял. Храбрый витязь не стал задаваться вопросом, кто это может сидеть у костра в столь неподходящем месте. Да и в самом деле, мало ли храбрецов в Галагаре, подобных ему! «Там сухо, там свет», — только и подумалось Нодалю, и он зашагал вдоль ущелья, выставив посох прямо перед собой.

И на кончике его знаменитого посоха повисает и обрывается седьмой урпран книги «Кровь и свет Галагара».

Восьмой урпран

По мере того, как костер, неведомо кем разведенный среди мрачного ущелья, все приближался, ледяная вода в ногах отважного Нодаля все прибывала и прибывала. Ее мертвый беззвучный поток уже доходил ему до колен и ноги закоченели до бесчувствия, когда славный витязь с изумлением заметил, что до костра-то рукой подать и даже языки пламени различимы. Вот они рвутся кверху и с шипением извиваются, стриклям подобно, и нет в них ни тепла, ни той доброй силы, что влечет и утешает во мраке бредущего путника.

«Вот диво, — подумал Нодаль, — да не в воде же он полыхает!»

Но именно в воде горел себе, не угасая, нехороший костер, прямо из потока восходил, как бы им и питаясь, и синеватые отблески пламени, покачиваясь и дрожа, освещали премерзостную с виду фигуру. Всякий бы ужаснулся, взглянув не нее хоть раз, всякий, кроме того, кто в этот лум с посохом вышел из тьмы.

Храбрый Нодаль не дрогнул и медленным взором окинул стоящего за костром. То был неведомый воин в доспехах из вороненой стали. Шлем в виде черепа кронга укрывал его голову, венчая железную гору пластинчатого панциря. Оплечье, наручи и все остальное изгибом, шипами и гребнями делали его конечности подобными членам громадного индрига, подстерегающего добычу. Руки в кастетных перчатках покоились на длинной железной рукояти, другим концом скрывавшейся в ледяном потоке. Так что нельзя было сразу понять, секира то, палица или что иное.

— Пошел вон, жалкий бродяга! — взревел голос, глухой и бездушный, словно рычание в колодезном срубе. — Я, Страж Костра, говорю тебе: еще шаг — и за твою жизнь я не дам и сплющенной олы!

«Другой бы стал торговаться!» — невесело усмехнулся про себя Нодаль. Конечно, ноги его не слушались, из доспехов была на нем только легкая кольчуга да короткие наручи, скорее напоминавшие широкие браслеты, шлема — и вовсе как не бывало, да и не очень-то был ему нужен этот костер — ни тепла от него, ни душевной радости. Но чтобы Нодальвирхицуглигир Наухтердибуртиаль, которого посылают вон, повернулся и пошел туда, куда его посылают?! Кровь кинулась ему в лицо при этой чудовищной мысли. Никогда!

— Эй ты, мясо в железной бочке! — заорал он изо всех сил и сбросил с плеча свои сумки. — И как ты ее на себе таскаешь? Вылезай-ка, тогда и поговорим.

Вместо ответа раздался страшный рев, и тот, кто называл себя Стражем Костра, двинулся Нодалю навстречь, выдернув свое оружие из потока. И Нодаль увидел, что это гладкая шарообразная булава величиной с хорошую голову и противник его, поигрывая ею, шагает легко, будто и не навешено на нем дюжины-другой циалов железа.

С криком «Помогай, моя саора!» подняв над головой свой посох, витязь тоже подался вперед и сразу понял, что придется ему несладко. Передвигаться по колено в воде, да еще когда ног от холода не чуешь — это тебе не на ярмарке в Сарфо с девчонками динлиганту отплясывать!